браке” и “классовой точке зрения в любви”. Нельзя не отметить проявленное потом Крупской, совершенно особое, мужество самозабвения. Под её редакцией вышел сборник статей, посвящённых “Памяти Инессы Арманд”, и её портрет и тёплые строки о ней она поместила в своих воспоминаниях. Это требовала память о Ленине. Далеко не всякая женщина могла бы так забыть себя…»[108]

Проблема развода, которую Ленин обсуждал с Арманд и Крупской, волновала его не только в личном, но и политическом плане. Накануне Первой мировой войны он опубликовал работу «О праве наций на самоопределение». Там он от вопроса о праве на расторжение брака плавно перешел к праву на политический развод – право на уход самоопределившихся наций из состава единого централизованного государства: «Роза Люксембург пишет в своей статье, что централизованное демократическое государство, вполне мирясь с автономией отдельных частей, должно оставить в ведении центрального парламента все важнейшие отрасли законодательства и, между прочим, законодательство о разводе. Эта заботливость об обеспечении центральной властью демократического государства свободы развода вполне понятна. Реакционеры против свободы развода, призывая к «осторожному обращению» с ней и крича, что она означает «распад семьи». Демократия же полагает, что реакционеры лицемерят, защищая на деле всевластие полиции и бюрократии, привилегии одного пола и худшее угнетение женщины; – что на деле свобода развода означает не «распад» семейных связей, а, напротив, укрепление их на единственно возможных и устойчивых в цивилизованном обществе демократических основаниях.

Обвинять сторонников свободы самоопределения, т. е. свободы отделения, в поощрении сепаратизма – такая же глупость и такое же лицемерие, как обвинять сторонников свободы развода в поощрении разрушения семейных связей. Подобно тому, как в буржуазном обществе против свободы развода выступают защитники привилегий и продажности, на которых строится буржуазный брак, так в капиталистическом государстве отрицание свободы самоопределения, т. е. отделения наций, означает лишь защиту привилегий господствующей нации и полицейских приёмов управления в ущерб демократическим».[109]

На самом деле Ленин поддерживал социал-демократический лозунг о праве наций на самоопределение вплоть до полного отделения только для того, чтобы привлечь на свою сторону симпатии угнетенных наций в составе империй, и прежде всего Российской империи. Но он отнюдь не был сторонником сепаратизма. Он лишь указывал, что подобно тому, как признание права на развод не отменяет институт брака как таковой, так и признание права наций на самоопределение не означает необходимости признания неизбежности распада всех многонациональных государств. Здесь Владимир Ильич исходил из соображений политической целесообразности. До тех пор, пока не победила мировая пролетарская революция, отделение наций и образование новых национальных государств желательно, так как это ослабляет большие буржуазные государства, в том числе империи. Но если в буржуазных государствах к власти приходит «пролетариат», т. е. коммунисты, то, наоборот, надо стремиться к сохранению государства в существующих границах, поскольку чем сильнее будет государство, где собираются строить социализм и коммунизм, тем более серьезную помощь оно сможет оказать пролетариату других стран в осуществлении целей мировой революции.

Точно так же впоследствии, уже после прихода большевиков к власти, для Ленина и федерализация, и право выхода республик из состава СССР были лишь пропагандистскими лозунгами, предназначенными как для внешнего, так и для внутреннего потребления. И выдвинутую в 1922 году Сталиным идею автономизации, т. е. превращения всех национальных окраин бывшей Российской империи в автономные республики в составе РСФСР, Ленин и другие члены Политбюро отвергли, прежде всего, из пропагандистских соображений. Они хотели показать левым социал-демократам Европы, в которых видели своих союзников, что в Советском Союзе уважают право наций на самоопределение, и в будущем Всемирном союзе социалистических республик во главе с Москвой и Германия, и Франция, и Польша, и Эстония будут иметь право на отделение, если вдруг возникнут какие-то проблемы. А внутри страны федерализация и право на отделение должны были привлечь к Ленину и его соратникам симпатии части национальных движений и партий.

И ведь многие большевистской игре в федерализацию поверили. Так, один из лидеров Украинской Народной Республики Владимир Винниченко одно время был членом компартии Украины и числился заместителем председателя Совнаркома Украинской Социалистической Советской Республики с портфелем наркома иностранных дел. Он требовал лишь введения на Украине украинского языка. Только голодомор начала 30-х годов открыл ему глаза на сущность коммунистического режима. По свидетельству главы Советской Украины Христиана Раковского, Ленин говорил: «Разумеется, дело не в языке. Мы согласны признать не один, а даже два украинских языка, но что касается их украинской платформы – они нас обдурят».[110] Украинизацию могли проводить только правоверные коммунисты, а бывшим сторонникам УНР отводилась лишь второстепенная роль, с неминуемой гибелью в недалеком будущем.

Ленинский план, который и был осуществлен, предусматривал, что органы власти Советской России превратятся во всесоюзные. При этом российская компартия, соответственно, станет всесоюзной, тогда как республиканские компартии превратятся в ее филиалы во всех республиках, кроме РСФСР. Отсутствие отдельной российской компартии было принципиальным и обеспечивало прочность Союза. Ведь распад СССР случился тогда, когда возникли собственно российские органы власти и российская компартия. Республиканские же органы власти осуществляли власть в пределах республик, подчиняясь союзным органам. А вот иностранные дела, вооруженные силы и органы безопасности (ОГПУ), по мысли Ленина, оставались под полным контролем союзного Центра, который также утверждал партийных и советских руководителей на местах. Сталинское предложение отличалось только тем, что российские органы власти и компартия сохраняли свои названия, а республики входили в Россию на правах автономных республик, без формального права выхода. И прав был Ленин, а не Сталин, признавший впоследствии ленинскую правоту. Если бы прошел проект автономизации, то народы национальных окраин, не исключая номенклатуру, острее бы чувствовали свое подчиненное положение в государстве, и это могло бы спровоцировать волнения и даже вооруженные мятежи. На практике же в союзных республиках проводились лишь акции по укреплению позиций национальных языков и культур. Но это как раз характерно для национальных автономий. Большевики здесь копировали опыт культурно-национальной автономии Австро-Венгерской империи, когда языковые и культурные права не предполагали за населением данной территории особых политических прав.

Как и при Ленине, так и при Сталине Советский Союз оставался империей, хотя после гражданской войны и ужавшейся в своих размерах на Западе. В результате проигрыша Советской Россией войны с Польшей независимость кроме Польши получили также страны Балтии и Финляндия. Можно не сомневаться, что если бы Красная армия выиграла Варшавскую битву, то под советский контроль перешли бы не только Польша и Прибалтика, но и была бы предпринята попытка «революционизировать» Германию с помощью красноармейских штыков.

Зато на Востоке при Ленине империя не только сохранилась, но и укрепилась.