Ваш Ленин

В Кларане (и около) есть много русских богатых и небогатых русских социал-патриотов и т. п. (Трояновский, Рубакин и проч.), которые должны бы попросить у немцев пропуска – вагон до Копенгагена для разных революционеров.

Почему бы нет?

Я не могу этого сделать. Я “пораженец”.

А Трояновский и Рубакин + К° м о г у т.

О, если бы я мог научить эту сволочь и дурней быть умными!..

Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона. Давайте пари держать, что дадут!

Конечно, если узнают, что сия мысль от меня или от Вас исходит, то дело будет испорчено…

Нет ли в Женеве дураков для этой цели?..

В такие моменты, как теперь, надо уметь быть находчивым и авантюристом. Надо бежать к немецкому консулу, выдумывать личные дела и добиваться пропуска в Копенгаген, платить адвокатам цюрихским: дам 300 frs, если достанешь пропуск 4 немцев… Quant à moi je ne comprends rien, mais absolument rien…» («Что касается меня, то я ничего не понимаю, абсолютно ничего» (фр.). – Б. С.)[124]

В этом письме – весь Ленин. Люди, даже те, к кому вождь питает несомненную симпатию, для него – только средство для достижения определённых политических целей. В данном случае – для того, чтобы любой ценой как можно скорее добраться до России. И в выражениях Ильич, по обыкновению, не стесняется. Совершенно незнакомых людей, которых к тому же собирается использовать втёмную для получения заветных паспортов и пропусков, не задумываясь, называет «дурнями» и «сволочью». А ведь у них в связи с этим делом впоследствии могли быть крупные неприятности с полицией!

И, вполне возможно, что Ленин лукавил, когда писал Инессе, будто германские власти могут отказать в пропусках до Копенгагена, если узнают, что инициатива исходит от него. Вероятно, просто не хотел подчёркивать тот факт, что деятельность большевиков объективно была в интересах Германии. И ленинский расчёт, как известно, оказался верен. Слишком выгодно было немцам, чтобы пораженчески настроенные социал-демократы поскорее оказались в России и продолжили свою работу по разложению как армии, так и гражданского населения. Поэтому запломбированный вагон для проезда Ленина и его товарищей через Германию был, как известно, в конце концов предоставлен.

Среди «особых» мер, которые Ленин предполагал использовать для своего возвращения на родину, средства, словно позаимствованные из комедии масок. Например, в тот же день 19 марта он писал В.А. Карпинскому в Женеву: «Возьмите на своё имя бумаги на проезд во Францию и Англию, а я проеду п о н и м через Англию (и Голландию) в Россию.

Я могу одеть парик. Фотография будет снята с меня уже в парике, и в Берн в консульство я явлюсь с Вашими бумагами уже в парике.

Вы тогда должны скрыться из Женевы минимум на несколько недель (до телеграммы от меня из Скандинавии): на это время Вы должны запрятаться архисурьёзно в горах, где за пансион мы за Вас заплатим, разумеется.

Если согласны, начните немедленно подготовку самым энергичным (и самым тайным) образом, а мне черкните тогда во всяком случае».[125]

Что именно ответил Карпинский Ленину, неизвестно, но, скорее всего, мягко уклонился от участия в авантюре, которая лично ему могла стоить принудительной высылки из Швейцарии. Ленин же под своим именем ехать в Англию боялся, полагая, что его либо не впустят в страну, либо интернируют. Осторожный Вячеслав Алексеевич вернулся в Россию только в конце 17-го, уже после победы Октябрьской революции. Идея же с париком была использована Лениным позднее, летом и осенью 1917 года, когда пришлось скрываться от возможного суда по обвинению в шпионаже в пользу Германии.

Карпинский позднее вспоминал, что Ленин предлагал и довольно пикантный «план проезда для отдельных товарищей: выйти замуж за швейцарского гражданина и получить таким образом право проезда и в Германию, и в Россию».[126]

В уже упоминавшемся докладе в цюрихском «Народном доме» в январе 1917 года о революции 1905 года вождь большевиков искренне сокрушался: «Крестьяне сожгли до 2 тысяч усадеб и распределили между собой жизненные средства… К сожалению, крестьяне уничтожили тогда только пятнадцатую долю общего количества дворянских усадеб, только пятнадцатую часть того, что они должны были уничтожить…»[127]

Теперь, думал Ленин, крестьяне своего не упустят и уничтожат уже всех помещиков – как класс. А уж потом землю у них самих можно будет забрать, объявив общенародной собственностью, и заставить крестьян на ней трудиться – как новых крепостных социалистического государства. Но для того, чтобы всерьёз бороться за власть, Ленину и другим руководителям большевиков надо было вернуться в Россию. А вернуться всё не получалось. Англия и Франция не пропускали. Германия колебалась. Вдруг путешественники по дороге развернут антивоенную пропаганду на территории Рейха, где народ уже сильно устал от войны и блокады. Или вообще осядут в Германии, добавив головной боли местной полиции.

Тем временем Парвус, заручившись согласием Генерального штаба, просил Ганецкого сообщить Ленину, что для него и Зиновьева в Германии будет устроен железнодорожный коридор, не уточняя, от кого именно исходит предложение. В Цюрих в качестве сопровождающего лица выехал компаньон Парвуса Георг Скларц.

Однако Гельфанд недооценил политической проницательности Ленина. Переданный через Зиновьева ответ Ленина в виде телеграммы Ганецкому гласил: «Письмо отослано. Дядя (т. е. Ленин. – Б. С.) хочет знать больше. Официальный проезд для отдельных лиц неприемлем. Пишите экспресс-почтой Варшавскому, Клусвег, 8».[128] А тут еще прибывший в Швейцарию Скларц весьма неуклюже предложил оплатить проезд двух большевиков, после чего Ленин прервал переговоры.

Владимир Ильич сразу понял, что его с Зиновьевым проезд через Германию будет возможен только с разрешения германских властей, причем для него было совершенно безразлично, кто именно инициировал разрешение, МИД или Верховное командование. Сам факт проезда двух большевистских лидеров через Германию способен был сильно их скомпрометировать. Поэтому Ленин предпочел ехать в составе большой группы социалистов, в которой большевики даже не составляли большинства. Если бы Ленин принял предложение Парвуса, он скомпрометировал бы себя в глазах соотечественников, и стал бы не нужен ни большевикам, ни немцам. Поэтому Ленин, Зиновьев и другие социалисты-эмигранты, находившиеся в Швейцарии, предпочли отказаться от услуг Парвуса действовать открыто и официально – через Комитет по возвращению русских эмигрантов на родину.

Наконец, компромисс был найден. 31 марта 1917 года Ленин телеграфировал видному швейцарскому социал-демократу и депутату парламента Роберту Гримму, выступавшему посредником в переговорах с германскими властями: «Наша партия решила безоговорочно принять предложение о проезде русских эмигрантов через Германию и тотчас же организовать эту поездку».[129]