Огнедержец за поворотом открыл печь и начал представление: бросил в огонь пригоршню-другую пороха, и заплясало разноцветное пламя: голубое, зеленое, изумительно белое. Руки и физиономия огнедержца лоснились от пота, но он улыбался. Зеваки, которые отошли подальше, чтобы не припекало, хлопали ему и просили еще. Амат заметила в их кругу двух знакомых ткачей. Те были так увлечены зрелищем и беседой, что не обратили на нее внимания.

В заведении, когда Амат с провожатым туда добрались, бурлила жизнь. Люди толпились даже на улице, веселились, беседовали, выпивали. Амат осталась у перекрестка, пропустив Кирата вперед, поговорить с хозяином, а сама принялась разглядывать дом.

Он состоял из двух половин: начинался одноэтажным фасадом с беседкой на крыше и свисающими поверх светлой штукатурки стен полотнищами голубого и серебряного тонов. Задняя часть была двухэтажной, обнесенной высокой стеной — видно, за домом был разбит садик, а в прилегающей постройке находилась кухня. Окон было немного — и те узкие, высоко прорезанные. Для уединения. Или чтобы никто не сбежал.

В проеме главного входа, на фоне фонарей возник Кират и жестом позвал ее за собой. Амат, опираясь на трость, прошла внутрь.

В парадном зале за столиками суетились игроки: играли в карты, бросали кости, двигали по доске фишки. В воздухе висел дым от неизвестных трав и листьев. Хорошо хоть не было петушиных боев или борьбы. Кират провел Амат в глубину зала, а оттуда — за тяжелую деревянную дверь. Миновали еще одно помещение, на этот раз заполненное шлюхами, скучающими среди кресел и пуфиков. Фонари здесь висели ниже и почти не давали тени. У одной стены журчал фонтан. Женщины и мальчики обратили к вошедшим накрашенные глаза, но почти тут же отвернулись, едва стало понятно, что перед ними не клиенты. В конце узкого коридора с многочисленными дверями Амат с Киратом остановились перед еще одной, обитой железом. Через миг дверь открылась.

Амат очутилась на черной половине дома, в просторной и неожиданно неряшливой общей комнате с длинными столами и большой нишей в стене, где висело тряпье, кожи, стояли швейные верстаки. Из комнаты вели несколько дверей, хотя неясно было, куда.

— Прошу, — произнес незнакомец в роскошных одеждах, но с плохими зубами. Амат последовала за ним между столов из необструганного дерева и вопросительно указала на него. Кират кивнул: дескать, хозяин. Ови Ниит.

Конторские книги, которыми предстояло заняться, лежали на низком столике в задней каморке. Амат с болью посмотрела на них — стопки кое-как переплетенных дешевых листов. Счета, похоже, вели с полдюжины человек, и каждый — по-своему. Тут и там виднелись помарки и исправления.

— Как у вас запущено, — сказала Амат, снимая один рыхлый том.

Ови Ниит прислонился к косяку за ее спиной. Тяжелые веки придавали ему полусонный вид. В тесноте комнатушки стал отчетливей запах его тела: смесь пота и застарелых благовоний. «А он еще молодой, — подумала Амат. — Мне в сыновья годится».

— За оборот луны я смогла бы привести бумаги в относительный порядок. Может, чуть дольше.

— За это время я бы и сам управился. Мне нужно сейчас, — отрезал Ови Ниит. Кират у него за спиной помрачнел.

— За неделю сделаю первые прикидки, — сказала Амат. — И то приблизительные. За верность не поручусь.

Ови Ниит смерил ее взглядом. Ей вдруг стало зябко, несмотря на ночную жару. Он рассеянно помотал головой, словно обдумывая варианты.

— Три дня, — подсчитал наконец Ниит. — И две недели на всё про всё.

— Мы, кажется, не на базаре, — произнесла Амат и изобразила позу поправки собеседника — резкую, хотя и не оскорбительную. — Я говорю, как обстоят дела. За две недели этого не исправить. Самое малое — если все пойдет гладко — за три, но, скорее всего, больше. А торопить работу — все равно что велеть солнцу закатиться утром.

Повисла долгая пауза, которую нарушило тихое хмыканье Ови Ниита.

— Кират мне сказал, что тебя кое-кто ищет. Платят серебром.

Амат приняла позу подтверждения.

— Я ждал большей готовности помочь, — продолжил он. В его голосе прозвучала обида, но глаза глядели бесстрастно.

— Я могла бы схитрить, но это не помогло бы ни мне, ни вам.

Ови Ниит обдумал ее слова, после чего изобразил согласие. Он повернулся к Кирату и кивнул, а Амат жестом попросил подождать, после чего вывел виноторговца за дверь и закрыл ее за собой.

Амат прислонилась к столу, держась за больную ногу. От ходьбы сведенные мышцы немного расслабились, хотя она и сейчас променяла бы недельное жалованье на то, чтобы забрать из дома склянку с бальзамом. Из-за двери долетел смех Кирата. Смеялся он с облегчением, и у самой Амат немного отлегло от души. Теперь все будет хорошо. Внутренний голос шепнул было, что ее заманили в ловушку и Ови с Киратом послали гонца к круглолицему Ошаю, но Амат отмахнулась от подозрений. «Устала — вот и мерещится невесть что. А все жара и духота на том адском чердаке», — сказала она себе.

Дверь общей комнаты хлопнула, а через миг вернулся Ови Ниит.

— Я дал нашему общему другу пару полос серебра и отправил домой, — сказал он. — Спать будешь со шлюхами. На заре все завтракают, в три ладони пополудни обедают, а ужинают — по второй метке свечи.

Амат Кяан изобразила жест благодарности. Ови Ниит ответил столь церемонной позой, что Амат заподозрила издевку. Удар последовал молниеносно — она даже не заметила кулака. Кольцо на правой руке рассадило ей рот, и Амат упала, сильно ударившись об пол. Ногу так яростно свело судорогой, будто она обледенела.

— Три дня на первый отчет. Две недели на все. За каждый день просрочки ответишь собственной шкурой, — холодно процедил Ниит. — Еще раз заикнешься о том, «как обстоят дела», продам, не моргнув глазом. А заляпаешь мой пол кровью — будешь вылизывать, ты, старая утхайемская подстилка. Усекла?

Она успела удивиться, затем смутиться и вскипеть от ярости. Сопляк смерил ее взглядом, в котором угадывалось злорадство: он ждал ответа, нового повода поглумиться над ней. И можно было б отчитать его за эту подлость — подлость мальчишки, лупящего почем зря дворнягу, — когда бы роль дворняги досталась не ей. Амат подавила возмущение, задвинула подальше гордость. Она думала, что во рту у нее горчит от желчи, а оказалось — просто от крови.

«Покорись, — сказала она себе. — Не время сейчас артачиться. Покорись и просто переживи».

И Амат Кяан, старшая распорядительница Дома Вилсинов, приняла позу благодарности за поучение. Пустить слезу было совсем несложно.

— Не могу! — призналась Лиат, перекрикивая плеск воды. — Для меня это чересчур!

Площадка для мытья находилась за стенами барака — каменная плита с открытой трубой сверху и сливом внизу. Итани стоял нагишом под струей и оттирал руки пемзой.

Солнце, хотя и висело над горизонтом в трех-четырех ладонях, уже покинуло складской район. Теперь склады стояли в тени, а вскоре и вовсе должны были погрузиться в ночь. Лиат, сидя на скамье, прислонилась к поросшей плющом стене, теребя плотные восковые листья.