Лиза опять кивнула.

— Да, хватит похоронной мути! Надо определяться и жить дальше.

— Либо своей тропинкой по лесу, либо по левой полосе с мигалкой? — подсказал Максимов.

Лиза, вздрогнув, повернула к нему лицо.

— Карина растрепала? — Улыбка далась ей нелегко.

— Ну, подушками с ней драться не надо. Формулировка авторская, а проблема общая.

— Я эту проблему решила. А вы?

— Не понял?

Лиза загадочно улыбнулась.

— Неужели вы такой наивный?

— Получается, да.

— О-хо-хох, — вздохнула Лиза. — Как вы думаете, о чем все гадали на похоронах? — После паузы она сама ответила: — Как скоро вдова заведет себе официального любовника и как Карина распорядится своей долей наследства.

— Это дело Карины. — Максимов сознательно не стал лезть в интимную жизнь вдовы.

— Не-а. — Локоны на голове Лизы качнулись, две прядки лизнули щеки. — Завещания я не читала, но и так ясно, что Карина — единственный наследник, достигший совершеннолетия. Брату нет шестнадцати. Остаются только Карина и ее мама. Контрольный пакет акций у них. Сейчас либо совет акционеров выкупит пакет, либо дамы срочно найдут мужика и посадят во главе совета. Есть промежуточный вариант — мужика им находят.

«Есть еще один промежуточный вариант — им находят мужика со снайперской винтовкой», — мысленно добавил Максимов.

— Круто, согласитесь. Просто Сидни Шелдон, — не остановилась на достигнутом Лиза. — Так что определяйтесь. Да, вы в курсе, что у Карины имеется официальный жених? Мальчик нашего круга, с хорошим образованием, набирается опыта в аудите Газпрома. Перспективный мальчик. Но лично я ставлю на вас. Знаете, почему?

Она покосилась на Максимова, но ответа не дождалась.

— Вы — хищник. И даже не пытаетесь это скрыть.

— И все? — с иронией спросил Максимов.

— Разве мало?

Лиза, газанув на повороте, круто выбросила машину с грунтовки на шоссе — сразу в левый ряд. Ударила по рычагу коробки передач, до отказа вдавила педаль газа.

Ускорение вдавило Максимова в кресло. Ветер пронзительно завыл в оконной щели, острой бритвой полоснул по щеке к виску.

Мимо мелькнул кузов трейлера. Салон залил яркий свет фар. Водитель оглушительно рявкнул вслед клаксоном. Лиза вскинула над плечом оттопыренный указательный палец.

Потом им же нажала кнопку на панели.

Справа от руля вспыхнуло колечко лунного цвета, запульсировало в такт ударившей из динамиков музыке. Тягучий, надсадный рок залепил уши. Брутальный «Раммштайн»[13]начал свой железный марш.

— Вот так, как Рикки и Мелори[14], — звонкий голос Лизы перекричал вой ветра и рев гитар.

«Не хе-хе себе! — усмехнулся Максимов. — Подросли девочки».

Карину он научил пружинной готовности к выстрелу. Сможет ли Лиза, эта барышня с капризным профилем, как на пушкинских почеркушках, убить, если потребуется? Не раздумывая ни секунды и не изводя себя потом годами?

«Да», — услышал он в вое ветра.

«Да», — согласился Максимов.

Лиза, знала она это или нет, относилась к проклятому племени прирожденных убийц.

В салоне машины громыхал «Раммштайн».

Дикарь в голос захохотал от приятной щекотки низких ритмов, казалось пробравшихся в живот.

Музыка марширующих орков[15]. Легионы разбуженных бесов выступили в Великий поход. Бараны, встав на задние ноги, закатив глаза к звездам, побатальонно печатают шаг. Лысые головы сияют, как каски, скрипят складки на тупых загривках, на вздувшихся бицепсах корчится руническая вязь. Правая ладонь в непроизвольной эрекции взлетает вверх. Девки скулят, как суки по весне. Такие не пощадят, порвут до ушей. И черт с ней! Слава их веселому, бешеному богу!

— Дранг нах нахер! Дранг нах нахер! — перекрикивает ревущий зал Дикарь.

Патриоты с лицами пэтэушников долбят бутсами скрюченное тело торговца арбузами.

«Дранг нах! Дранг нах! Дранг нах!»

Хлипкие студенты в такт барабану надувают щеки и выпячивают скошенные подбородки. Им тоже хочется крови. И пиво. Сначала — пиво, кровь — потом.

«Дранг нах, дранг нах!»

Подонки в дорогих костюмах делают строгие глаза, а холеные пальцы невольно отбивают дробь на сафьяновой коже портфелей. От ухающих ритмов в паху нарастает нервный зуд. Им тоже хочется. Мирового господства — всех баб и всего золота мира.

«Трах-тах-тах-трак-такт, трах-нахт-такт!»

— Бей не наших, бей не наших! — в вольном переводе кричит Дикарь.

Он гонит по разбитой грунтовке. Джип смело штурмует глубокие рытвины, утробно ревет, разгребая протекторами грязь, разбрызгивает тупой мордой грязную воду. Фары мутным светом протыкают ночь.

Грунтовка обрывается, дальше — перепаханное бездорожье. Два снопа света прошивают редкий кустарник.

Дикарь бьет по тормозам.

Тиранозавр терракотового цвета, тяжко переваливаясь на рессорах, пробуксовывает вперед. Трещат проломленные бампером кусты. В свете фар, как голые кости, белеют измочаленные ветки с содранной на изломах кожей.

Грохочет прощальный аккорд брутального марша «Раммштайна».

И сразу же к забрызганным грязью стеклам прилипает ночная тишина.

Дикарь расслабленно откидывает голову на подголовник. Закрывает глаза.

Сумасшедший тамтам в груди ухает все реже и реже, глуше, глуше, глуше, пока не замолкает совсем.

Тишина и покой. Глухая темень вокруг и в груди.

Острый кадык Дикаря судорожно дергается, из горла вырывается сухой кашель.

Он сипло, прерывисто дышит. Через несколько секунд сип переходит в короткое подвывание.

Дикарь поднимает голову и смотрит на себя в зеркальце.

Из узкой зеркальной полоски на него смотрят прозрачно-чистые глаза с точечными зрачками. Дикарь улыбается своему отражению. Он не видит, но знает, улыбка сейчас — волчья.