девушка.

– Как почему?! Ведь когда это великое сооружение закончилось, китайские законы запретили народу выход за пределы Великой стены! Эта стена словно отрезала Китай от внешнего мира, от цивилизации и общения с другими народами, а Китай, когда-то стоявший на высоте культуры, тихо погрузился в спячку, быстро отстав от соседей. Теперь, когда Китай и Маньчжурия соединились в одно государство, эта стена теряет свое значение, но вековой сон трудно пробудить сразу.

Солнце сияло и искрилось, отражаясь в мутных водах широкого Ян-Цзы-Кианга.

Недалеко от Нанкина, посреди реки, виднелся высокий скалистый островок. Вернее, это была скала, круто, отвесно высунувшаяся высоко из-под воды.

А на верху этой скалы зеленели деревья и гордо возвышалась пагода, к которой, казалось, никак нельзя было пробраться с реки.

Вера, восхищенная и радостная, любовалась этой картиной.

– Это какая-то неприступная крепость на скале! Смотрите: ни дорожки к ней, ни тропинки снизу!

– Я был на этом островке, – ответил Верлов. – В скале, у самой воды есть пещера. Чтобы пробраться в пагоду, надо на лодке въехать в пещеру, вход в которую в обыкновенное время запирается крепкой железной дверью. Но из пещеры есть подземный ход, высеченный в скале, и по нем посетители входят наверх.

Разговаривая таким образом, они продолжали любоваться видами, так и менявшимися на их глазах, словно в калейдоскопе.

Пять дней пути совершенно сблизили путников с маленькой пятнадцатилетней Нянь-Си.

Китаянка, как и все восточные люди, быстро освободилась от чувства страха, которое первое время испытывала к крылатому чудовищу, освоилась со своим положением и всей душой привязалась к пассажирам воздушного корабля.

Она всячески старалась услужить своим новым друзьям, понемногу вникая в хозяйство и буквально не спуская глаз с Веры, которую, казалось, боготворила.

Как сильно изменилась она за эти дни!

Она совсем не походила на ту грязную дикарку, которой была в деревне, а выглядела в сшитом ей Верой Николаевной изящном костюме настоящим ангельчиком.

В ней было так много чистого, совершенно детского, что все невольно улыбались, глядя на нее.

В вечных беседах, спорах и обсуждениях будущего никто не замечал, как летит время.

В конце шестых суток путники пролетели над городом Хуай-Ань, с восточной стороны которого тянется Великая стена, и остановились в последний раз для ночлега на пустынном берегу Желтого моря.

В этот вечер Бромберг и Верлов особенно тщательно осмотрели все части и машины воздушного корабля, так как от этого пункта начиналась самая опасная часть путешествия.

Рано утром корабль торжественно поднялся на воздух.

Впереди безграничным простором расстилались воды Желтого моря.

– Какой простор! – восхищенно воскликнула Вера.

– Когда же настанет простор нашему чувству?! – прошептал Верлов, наклоняясь к ней.

Она вспыхнула и погрозила ему пальцем.

И ни он, ни она не заметили, как Суравин скользнул по ним нежным, смеющимся взглядом.

Они наивно продолжали воображать, что никто не замечает их взаимной любви, которая так и сквозила в каждом их жесте, в каждом слове и взгляде.

Погода штилевала.

Ветер совершенно стих, и море, желтое у берегов и синее дальше, чуть колыхалось, нежась и переливаясь под горячими лучами южного солнца.

Несколько чаек и альбатросов подлетели было к кораблю, но, испуганные шумом крыльев, быстро рассыпались в разные стороны, оглашая воздух резким криком.

Теперь Бромберг уже не спускался на ночь вниз.

Время было разбито на вахты, и воздушный корабль плыл по воздуху безостановочно, пользуясь румбом.

Следующий день был однообразен.

Берега совершенно исчезли из виду, и бесконечная водная гладь, хотя и блестящая, порядочно-таки надоедала.

Но прошли еще сутки, и впереди показались острова, а за ними и высокие, скалистые берега Кореи.

Погода стояла ясная, и многочисленные косатки весело играли в воде, то показывая солнцу свои скользкие черные хребты, то снова погружаясь в голубую бездну.

Сначала пролетели над островом Даниель, потом, часа через два, достигли берегов Кореи, миновали город Цзынампо и понеслись уже над твердой землей.

Теперь под их ногами мелькала вся покрытая горами Корея.

Вьючные тропы там и сям извивались между горами, по ним тянулись корейцы в белых куртках и таких же широких шароварах, со странными, похожими на детские цилиндры, шляпами, прикрепленными за подбородок белыми лентами.

Изредка, лаская взоры свежей краской, зеленели пашни и рисовые поля.

Но большинство гор было покрыто лесом, тем диким корейским лесом, в котором скрывается так много тигров, барсов и других хищников.

– И представьте себе, – рассказывал Верлов, – корейцы почти не стреляют диких зверей. Но зато они ловят их в западни и ямы. Этим-то и объясняется, что в Корее ловят зверя, да и птицу в тенета почти всегда живьем. Трусливые по натуре, корейцы редко отваживаются на ружейную охоту, при которой нужны храбрость и меткий глаз.

– Какая же дичь наиболее ценная?

– Конечно, тигр. Поймать тигра для корейца – целое состояние! Шкуру он продаст рублей за 100–150 в русском городе, а мясо, желчь, печень и сердце – в китайские войска.

– Зачем им эта дрянь? – спросил удивленно Суравин.

– Они считают, что если солдат поест тигрового мяса, то сам станет храбрым, как тигр. Поэтому мясо делится между солдатами, а печень и сердце – между офицерами. Желчь же идет в медицину.

Суравин и Вера весело расхохотались.

– А сегодня мы все-таки спустимся на ночь! – крикнул со своего места Бромберг. – Надо будет осмотреть корабль после двухсуточного непрерывного полета.

– А когда вы будете пробовать подводную часть? – поинтересовался Верлов.

– Думаю, в конце путешествия. Я вообще избегаю для опытов заселенных берегов, а в открытом море побаиваюсь, – ответил инженер.

В это время к ним подошла Нянь-Си.

– Если господин спустится около моря, близко от города, я схожу в город, – попросила она.

– Зачем тебе? – удивился Верлов.

– Надо, – неопределенно ответила Нянь-Си.

И вероятно, не желая, чтобы ее расспрашивали дальше, поспешно убежала в каюту.

XIV

Рано утром снова двинулись в путь, заночевав в глухом ущелье, на берегу быстрого ручья, в котором предприимчивый Чи-Най-Чанг перед рассветом наловил изрядное количество форели.

Снова понеслись над корейскими сопками, снова замелькали рисовые поля. И когда под вечер вдали показался город Гензан, Бромберг умерил ход.

Он готовил сюрприз маленькой Нянь-Си.

Зная прекрасно, что в китайских городах жизнь замирает с наступлением темноты, он спустился на одну из лесных полян, верстах в двух от города, еще засветло, чтобы маленькая китаянка успела предпринять экскурсию засветло.

За нее он нисколько не боялся, во-первых, потому, что Чи-Най-Чанг тоже захотел пройти в город, а во-вторых, потому, что появление китайца и китаянки не могло возбудить никаких подозрений в Корее.

Лишь только корабль коснулся земли, Нянь-Си,