— Хорошо. Спасибо, все хорошо. — И иногда, если чувствовал себя более уверенно, чем обычно, с улыбкой добавлял: — Особенно когда тебя вижу.

Потом он переобувался, шел во двор и приступал к работе. Часто, убирая комнаты наверху или прохаживаясь по коридору с Консуэлой на руках, я выглядывала в окно и видела, как он возится на газоне. Если я махала ему, он махал в ответ. Если же я этого не делала, он просто продолжал работать. Пока я обедала в чуланчике, где хранились продукты, он болтался поблизости, мыл руки или чистил свои инструменты. Иногда я делала вид, что его не замечаю, и читала во время еды.

В течение дня, во время коротких перерывов, он несколько раз заходил на кухню, где терпеливо слушал бормотание Марвы. Часто он садился передохнуть в дверях, потихоньку потягивая воду из синей металлической кружки. Стоило мне, например, сказать: «Вильям, не принесешь ли парочку манго для миссис Родригес?», как он вскакивал и, не успевала я сосчитать до трех, уже стоял передо мной, держа манго в своих больших ладонях. Или когда я заканчивала чистить одно из больших медных блюд, висевших на стене: «Вильям, оно такое тяжелое, помоги, пожалуйста, повесить его на место», — он тут же хватал блюдо, нес наверх и аккуратно пристраивал на место. Он приносил для меня из Лавентиля плоды хлебного дерева, потому что помнил, как я их люблю и как в свое время они помогли мне поправиться (однажды я даже сказала: «Спасибо, но я ведь уже не больна»), а также сладкие булочки и домашний хлеб — подарки от его матери.

— Мама говорит, что теперь, когда ты живешь в Опт-Клер, ты совсем о ней забыла.

— Вильям, у меня же нет и минуты свободной. Ты же видишь, как я занята.

Каждый вечер, когда я с ним прощалась, Вильям отвечал: «Даст Бог, завтра увидимся».

Марва как-то сказала:

— Уж очень Вильям по тебе сохнет.

Я оборвала ее:

— Вильям — мой друг. И больше ничего.

— Знаешь, уж лучше Вильям, чем Соломон.

Я сказала:

— Лучше никто, чем Вильям или Соломон!

По правде говоря, я знала, что Вильям слишком застенчив, чтобы пригласить меня на свидание. Он мог намекнуть, что в Порт-оф-Спейн намечается что-нибудь интересное. Нечто, что может мне понравиться: например, открытие нового танцевального зала в Сент-Джеймс, где будет играть модный оркестр, и будут танцы, и где соберется множество молодых людей, таких же, как он и я. Мог сказать, что вышел новый фильм, например «Анна — королева пиратов» или фильм с Ритой Хэйуорт — он знал, что мне нравится эта актриса, потому что я повесила на стенку ее фотографию. Сам Вильям ходил в кино как минимум раз в неделю. По воскресеньям после обеда они с приятелями устраивали пикники на берегу моря.

— Вода в это время спокойная, как в озере, — говорил он. — Заходишь, будто в ванну.

Было бы неправдой сказать, что Вильям мне не нравился; мне просто не хотелось думать о нем иначе, как о друге. Меня устраивало существующее положение вещей; я не хотела ничего менять.

Когда дом затихал, я, сидя в своей комнате или на скамейке в саду, вдруг ловила себя на мыслях о Черной Скале. Мысли о тете Тасси вызывали подавленность и грусть. Воспоминания о кузинах — легкое раздражение. О Романе Бартоломью я старалась вообще не думать. Я жалела о том, что не смогла проститься с мисс Маккартни. Закрывая глаза, я как будто снова переносилась в школу: вот он, мой класс, моя деревянная парта в первом ряду, картинки на стенах, а на задней стене — карта мира и розовый силуэт на ней — Англия. Джоан Мэйнгот подпрыгивает на носочках, а рядом с ней — очередной приятель. Я ей больше не завидовала. Все это уже не имело значения; Черная Скала была далеко. Для меня там уже не было места.

В одну из таких тихих ночей, пытаясь отбросить воспоминания, как ненужные вещи, которые засовывают в сундук, я и решила съездить в Таману повидаться с тетей Сулой.

Поговорив с миссис Родригес, я в коротеньком письме сообщила тете Суле, что хотела бы навестить ее в один из майских уик-эндов. Она тотчас ответила:

Дорогая Селия,

Не могу передать, как я счастлива получить от тебя весточку. Насколько я поняла, ты работаешь в Порт-оф-Спейн в той семье, о которой ты упомянула. Я всегда рада тебя видеть, так что просто дай мне знать, когда ты хочешь приехать. Лучше всего, если тебя кто-нибудь отвезет. Если не получится, то можешь доехать автобусом до Аримы и там пересесть. Автобус в Таману ходит два раза в день. Напиши мне. Чем скорее, тем лучше. Жду с нетерпением.

С любовью, твоя тетя Сула.

Это был мой первый выходной за несколько месяцев. Соломон приехал в семь утра. Услышав автомобильный гудок, я положила в сумку бумажный пакет с приготовленным на нас двоих ланчем. Я взяла с собой запасную одежду, потому что не знала, в каком виде доберусь до Таманы, — мне сказали, что дорога займет не меньше трех часов. Вот почему Соломон запросил целых пять долларов, чтобы оправдать бензин и износ покрышек на проселочных дорогах: «Ты же знаешь, какие ужасные эти деревенские дороги. Сплошные ухабы». Если бы это был кто-нибудь другой, он потребовал бы еще больше, но поскольку это я, а он знает, как ко мне относится Вильям, он готов уступить. К тому же ему тоже надо в те края — навестить его приятеля Натаниэля.

Вильям сказал, что цена не так уж высока — учитывая, что Соломон продаст родную мать, если это будет сулить ему хорошую прибыль. Я сказала:

— Кончится тем, что твой брат окажется в тюрьме, как и его отец.

Вильям покачал головой:

— Уж кто-кто, а Соломон из любого дерьма вылезет свеженьким и благоухающим.

Небо было голубым и прозрачным, солнце сияло. Иногда бывает, что все вокруг: дорожные знаки, дома, цветы — кажется особенно ярким. Когда солнце поднимается высоко, свет становится слепящим. Стояла засуха, поэтому все было покрыто пылью. Земля вокруг Саванны походила на высушенные на солнце старые кости, и когда по ней проносился конь, или автомобиль, или порыв ветра, в воздух поднимался широкий шлейф пыли. Деревья поуи уже почти отцвели, только на двух-трех цветы еще держались на бледных ветках, да кое-где лежали небольшие розовые и желтые кучки опавших лепестков.

Соломон ехал через восточную часть города, мимо больницы, бензоколонки, по окраинам Лавентиля, где все было по-прежнему — такие же темные, старые, обветшалые домишки. Наконец мы выехали на шоссе. Большая часть машин ехала нам навстречу, так что дорога была относительно свободна. Казалось, что это совсем не та дорога, по которой мы с Вильямом ехали в ночь моего приезда с Тобаго. Я не помнила, чтобы она была такой разбитой и такой шумной, что даже было трудно разговаривать.

— Ну что, как дела? Как твой бизнес?

— Какой именно? — Соломон цедил слова с таким видом, будто это требовало неимоверных усилий.

— Доставка продуктов, разве ты не этим занимаешься?