— Точно так же и Господь принес в жертву своего Сына, чтобы доказать свою любовь к нам, Его детям. Когда кого-то любишь, то можно от многого отказаться. — Хотя, конечно, у нее никогда и в мыслях не было сравнивать ее любовь к мужу с любовью к Богу!

Элен Родригес очень хотелось вернуться в Англию. Она скучала по своей сестре, которая все еще жила в той же деревушке, где они обе выросли. Они с сестрой очень близки, сказала миссис Родригес, но в то же время совершенно разные. Изабель сильная и предприимчивая, сама ведет хозяйство на ферме, где живет с мужем и четырьмя детьми.

— Я практически не знаю своих племянников и племянниц. А они не знают Консуэлу. Никогда ее не видели.

Потом она заговорила о временах года. Листья становятся желтыми, красными, оранжевыми и опадают с деревьев. А зимой снег укрывает землю пушистым белым одеялом и вода так сильно замерзает, что можно ходить по прудам и озерам, а иногда даже и по рекам.

— Конечно, зимой очень холодно, но снег такой красивый, и детям он очень нравится. — Затем она попыталась описать свои любимые весенние цветы: — Они желтые, но в середине у них торчит оранжевое рыльце. И еще у них такой сладкий запах. Ты замечала, что цветы здесь почти не пахнут?

— А как насчет франжипани, мадам? — напомнила я.

— Ну хорошо, пожалуй, что так. Но что в них хорошего, если их нельзя поставить в вазу?

Неподалеку от дома Элен был лес, в котором росли колокольчики. Она спросила: «Ты когда-нибудь видела колокольчики?» Я чуть не сказала: «Где бы я могла их видеть?»

Летом, продолжала миссис Родригес, всегда тепло, но никогда не бывает жарко, как здесь, где невозможно дышать. Очень часто она ловит себя на том, что ей безумно хочется земляники. Однажды она сказала:

— Я ненавижу это место. — Но тут же извинилась, потому что, сказала она, Тринидад — это же твой дом.

— У меня тоже есть родня в Англии.

— Да? — удивилась она. — Где же?

— В Саутгемптоне. — Я выговорила это очень тихо, как будто признавалась в чем-то глубоко личном. Иногда миссис Родригес говорила со мной, как с подругой. Но уже тогда я знала, что никогда не смогу быть ее другом.

Я сумела поладить с Марвой. Ей очень льстило, что я подробно расспрашиваю о ее жизни. Я говорила: «Марва, как поживает твоя дочь?» Она отвечала: «О, моя дочь, моя бедная дочь!» (Ее дочь была слепой от рождения.) Тогда я говорила: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» или «Господь милостив, он ее не оставит», и если поблизости оказывалась Элен Родригес и слышала мои слова, это только шло мне на пользу: она каждый раз смотрела на меня с одобрением.

Марва вышла замуж очень молодой. Ее первый муж работал в похоронном бюро. Застав его забавляющимся с женским трупом, который он должен был одеть и загримировать, Марва быстренько собрала вещи и сбежала.

— И тогда я решила никогда больше не доверять мужчинам, — сказала она мне как-то утром. — Как это можно — спать с мертвецом? Только мужчина способен спать с трупом.

Ее второй муж был вором. Когда родилась их дочь, он прихватил все семейные сбережения и улепетнул на Гренаду.

— Он и сейчас там, — сказала Марва, — с новой женщиной, такой молодой, что вполне может называть его «папаша».

Марва утверждала, что нет ничего проще, чем заставить мужчину в тебя влюбиться: женщине достаточно посидеть на корточках над горшком горячего риса, дождаться, чтобы немного ее жидкости капнуло в горшок, а затем накормить этим рисом своего избранника.

— Неужели? — спросила я.

— Да, — подтвердила она и назидательно покачала пальцем: — Мужчины могут быть испорченными, но женщины бывают еще хуже.

Марва была настолько поглощена своей жизнью, что совершенно не интересовалась моей; она никогда не расспрашивала о моей семье, или где я жила раньше, или откуда я знаю Вильяма и Соломона Шамиэлей. Обо всем на свете у нее было свое мнение: она твердо знала, кого она любит и не любит, что ей нравится, а что — нет. Ей нравился Вильям и не нравился его брат. Она недолюбливала Джо, потому что он был избалованным. Консуэла была прелестной малышкой, но Марва не сомневалась, что ее тоже испортят.

— Стоит только открыть шкаф и посмотреть, сколько у нее игрушек. Игрушек, в которые она даже не умеет играть. Некоторые из них остались от Александра. Им бы следовало их выкинуть. Это очень плохая примета — хранить вещи, оставшиеся от умершего ребенка.

Мы стояли на кухне, и я держала в руках поднос, собираясь накрывать на стол к ланчу.

— Какого еще умершего ребенка? — Я опустила поднос на стол. Марва бросила взгляд на дверь.

— Странно, что Вильям до сих пор тебе не рассказал. Это была целая история. — Она понизила голос. — Александр родился еще до Консуэлы. Бедный ребенок страдал эпилепсией. У него бывали жуткие припадки. Примерно в то же время Джо стала являться в ночных кошмарах Старая Китаянка и угрожать, что заберет к себе его маленького братика. Китаянка вставала в углу спальни, и Джо в ужасе просыпался. Его матери приходилось идти туда и ложиться с ним. Как-то раз в субботу днем вся семья собралась в гостиной, и вдруг без всяких видимых причин Александр начал громко кричать. Мать взяла его на руки, и на некоторое время он умолк. Она начала ходить с ним по комнате, и всякий раз, когда они приближались к одному из углов, ребенок заходился в крике. Она не могла понять, в чем дело. В углу ничего не было. Вдруг Джо закричал: «Смотрите, смотрите, Старая Китаянка, там Старая Китаянка!» Бриджит в это время собирала в саду апельсины, а я чистила плиту. Мы вбежали в гостиную и увидели доктора Эммануэля Родригеса и его жену, склонившихся над ребенком. И в следующую минуту Александр закрыл глаза и умер. Именно так — взял и умер. Как будто свечка погасла. — Марва собрала губы в трубочку и дунула. — Они похоронили его в Англии. А здесь в саду посадили в память о нем особое дерево.

— Где именно? Какое дерево?

Марва выглянула в окно и показала на что-то, чего мне не было видно.

— Небольшой фикус. Слева от сарая для инструментов. Если присмотришься, внизу возле ствола есть маленькая табличка с его именем и датами рождения и смерти. Иногда мадам молится прямо там на земле.

Табличка действительно оказалась на месте.

Вскоре после того, как Марва мне все это рассказала, однажды вечером на закате я увидела, как Элен Родригес вышла в сад. Остановившись возле того самого дерева, она опустилась на колени, сложила обвитые четками руки и начала молиться. Не знаю, как долго она там пробыла, но когда она проходила мимо моей комнаты, было уже совсем темно.

Я была очень благодарна Вильяму за то, что помог мне быстро освоиться на новом месте. Каждое утро, едва появившись, он заглядывал ко мне поздороваться. Обычно в это время я накрывала стол к завтраку. Я говорила:

— Привет, Вильям, как поживаешь?

А он отвечал своим приятным мягким голосом: