Поначалу Анна пыталась научить ее уму-разуму, заставляя снова и снова переделывать одно и то же до мало-мальски приемлемого результата, однако в последнее время стала вместо этого прикрывать ее, не в состоянии смотреть на затравленный вид рыженькой девушки и не сходившие с ее кожи синяки.

Однако сейчас Анна не могла позволить себе смотреть сквозь пальцы на безалаберность Шейлы. Ей необходимо было самоутвердиться, и она воспользовалась первым же поводом, чтобы продемонстрировать свою власть над Лишними, находившимися на ее попечении. Одна из пуговиц на форме Шейлы держалась буквально на нескольких нитках, и это притом, что все знали, как важно всегда поддерживать форму в хорошем состоянии.

— У тебя вот-вот пуговица оторвется, — резко бросила Анна. — Иди и накрепко пришей ее. В таком виде завтракать ты не пойдешь.

— Прости меня, Анна, — тихо прошептала Шейла, — я не заметила. — Синяки на ее лице стали темно-фиолетовыми. — Анна едва могла на них смотреть. — Можно я сначала поем, а потом пришью?

Анна встретилась с девочкой взглядом и одно мгновение была уже готова уступить — во время завтрака кормили лучше всего: в столовой ставились огромные кастрюли с кашей так, что каждый мог как минимум раз вернуться за добавкой. Шейла и так уже стала очень худенькой, щеки у девочки ввалились. Если она сейчас не поест, то может упасть в обморок от голода.

Но Анна одернула себя. Она сощурилась и посмотрела сверху вниз на Шейлу.

— Нет, ты пришьешь пуговицу немедленно, — сказала она. — Если не успеешь на завтрак — сама будешь виновата. Я не позволю тебе подвести всю группу.

Шейла молча повернулась и пошла обратно в спальню. Анна почувствовала, как к ней возвращается былая уверенность. Это было приятно. «Порядок — это хорошо», — твердо решила она и направилась к кастрюлям. Правила надо выполнять.

Однако, несмотря на попытки внушить себе, что с ней все в порядке, Анне было не по себе. Подойдя к столу с полной миской, она села, отправила ложку каши в рот и неожиданно поняла, что не хочет есть. Каша была сухой как опилки. Анна чуть не подавилась, пытаясь ее проглотить.

Девушка решила, что причина всему усталость. Только она, и ничего больше.

— Живее, живее! — раздался голос Заведующей. — Не забывайте, сегодня утром уборка столовой на вас. Я хочу, чтобы до того, как начнутся уроки, здесь уже все сверкало.

Анна подняла взгляд и, увидев возвышавшуюся над ней миссис Принсент, быстро кивнула.

— Да, Госпожа Заведующая, я все помню. Мы приступим немедленно, — сказала она. — Можете на меня положиться, — добавила девушка. Последняя фраза была явно лишней, и миссис Принсент удивленно подняла бровь.

— Да уж надеюсь, — чуть нахмурившись, бросила она и пошла прочь, выстукивая туфлями-лодочками барабанную дробь по холодному бетонному полу.

Анна подняла взгляд и увидела, как Шейла стоит в дверях, нервно переминаясь с ноги на ногу. Только что прозвучал последний свисток, дававший сигнал к окончанию завтрака. Неожиданно Анна поняла, что больше не может себя сдерживать.

— Давай заходи, Шейла, нам надо делать уборку, — громко сказала она.

Шейла, похоже, не слышала. Она провожала взглядом огромные баки с кашей, которые как раз уносили обратно на кухню.

Анна взяла свою миску, наполненную кашей, и подошла к Шейле.

— Держи, — мягко произнесла Анна и, прежде чем сунуть миску, быстро осмотрелась — не видит ли кто. — Главное, ешь побыстрее и никому не говори. По рукам?

Лицо Шейлы просветлело, и она с благодарным видом взяла миску.

— Спасибо, Анна, — произнесла она тихим, слабым голоском. — Прости меня за пуговицу.

Анна кивнула и пошла прочь, размышляя о том, что говорила миссис Принсент об извинениях. «Никогда не проси прощения у Лишнего, — напутствовала Заведующая, когда Анна стала Старостой. — Просьба о прощении подразумевает условность, определенные правила поведения в отношении с другим человеком, а такой роскоши Лишним не полагается. Лишним не нужно спрашивать зачем да почему, они просто делают что сказано, и дело с концом. — В этот момент миссис Принсент сделала паузу и нахмурилась. — Жизнь у Лишних — штука простая, — продолжила она, и в ее голосе сквозила чуть ли не легкая зависть. — Им вообще не надо ни о чем думать».

Тем же утром Анна отправилась на дежурство в прачечную. Там воспитанники Грейндж-Холла стирали и гладили вещи, поступавшие со всей округи от Правоимущих, которые по тем или иным причинам не держали у себя слуг-Лишних. Доход Воспитательного учреждения рос год от года, о чем миссис Принсент не забывала с гордостью упоминать. На данный момент Грейндж-Холл обслуживал на постоянной основе более пятидесяти семей и две местные гостиницы, причем клиенты всякий раз отмечали высокое качество работы. Миссис Принсент любила об этом рассказывать другим людям, уделяя особое внимание представителям Властей.

Анна любила дежурить в прачечной, поскольку там ей удавалось увидеть прекрасное белье и одежду, которую носили Правоимущие: мягкие шерстяные джемпера, легкие как пух тонкие шелковые блузки и чудесные хлопчатобумажные платья. Анна порой воображала, как кружится, разодетая в такое вот платье, а жизнь для нее — сплошной праздник.

Однако сегодня все было иначе. Сегодня она хотела заняться стиркой, желая отмыть одежду от грязи, а заодно очиститься от собственных грехов, избавиться от мыслей о Питере и встрече с ним нынешней ночью, на которую она же сама и согласилась. Анна даже вызвалась заняться исподним, что считалось самой черной и тяжелой работой. Исподнее было жестким из-за того, что было прошито проволокой, которую называли костями. Его было просто невозможно полностью отстирать.

Анна никак не могла понять, кто и зачем носит такую неудобную одежду, пока как-то не увидела ее на миссис Шарп.

— Препарат Долголетия, к сожалению, не отменяет закона гравитации, — поведала девушке миссис Шарп, увидев как Анна, нахмурившись, рассматривает предмет одежды особенно жутковатого вида. Как оказалось, он назывался «подтяжником». — Пока ученые не изобретут лекарство, которое обновляет кожу столь же хорошо, как и остальное тело, нам придется пользоваться крепежами, чтобы все оставалось на месте, не вваливалось, не прогибалось и не обвисало.

Анна кивнула, хоть и не поняла, о чем, собственно, толкует миссис Шарп, однако несколько дней спустя хозяйка попросила ее подать полотенце. Когда Анна вошла в ванную комнату и увидела миссис Шарп обнаженной, она чуть не ахнула от удивления и едва сдержалась. Анна была великолепно вышколена и четко помнила правила: никогда ни на что не таращиться и отвечать на все либо кивком, либо, при подобающих обстоятельствах, — реверансом.

Дело в том, что Анна никогда прежде не видела человеческого тела в настолько плачевном состоянии. Одетая миссис Шарп была красивой — золотистая кожа, белокурые волосы, чудесные голубые тени, нанесенные на веки… Но теперь хозяйка стояла перед ней обнаженной, и ее тело оказалось таким… таким убогим. Другим словом Анна просто не могла описать представшую перед ней картину. Кожа безнадежно, словно пропитавшись водой, свисала складками вдоль всего тела, будто бы больше не в силах плотно прилегать к костям и плоти.