Фея картинно задумалась, закинула ногу на ногу (на хлипкой табуретке движение получилось не вполне изящным). Почти минуту в комнате висела тишина. Викентий схватился было за ручку. Девушка его остановила:

– Первое: попрошу вас не калякать в тетради, пока мы говорим. Второе: мне не нравится, что вы все время сидите. Вылезайте из-за стола…

– Давайте как-нибудь потом.

– Ладно, предположим, что у вас хвост на попке, а на ногах колючки, как у дикобраза. Сидите. Третье: мне не нравится имя Викентий.

– Будем придумывать новое? – язвительно отчеканил мужчина.

– Э-э-э… пожалуй, нет, учитывая, как вы торопитесь… Достаточно будет отчества, чтобы скрасить…

– Сергеевич, – перебил Викентий. – Что еще?

– Куда исчез Титов?

– Могу только догадываться. Небытие. Устроит вас такой вариант?

– Не устроит. Мне нужно знать, что происходит.

– О-о-о!.. Боюсь, не смогу вам помочь. На этот вопрос каждый отвечает самостоятельно, когда попадает сюда.

– Сюда?

Ответом ей был молчаливый кивок. Дружно помолчали. Викентий Сергеевич тихо, но требовательно стучал ручкой по столу.

– Сюда? – повторила Фея вопрос. – Куда – сюда? Не превращайте мою жизнь в дурдом. Дебильная работа, бешеные деньги… Идиотские разговоры, намеки о том, что происходящее не вполне жизнь!.. – Фея разъярилась по-настоящему. – Вы со своей совковой тетрадью и этим складом мусора!.. Вы понимаете, что все это ненормально? Я не могу с этим жить!..

– Жить, – как эхо откликнулся Викентий Сергеевич.

– Слушайте, кончайте лепить паранойю! Встреча с вами и этим Титовым заставила меня поверить, что психи существуют не только в программах у Малахова. Если бы не приятное дополнение в виде восемнадцати тысяч, я бы уже давно забыла и вашу плешь, и простреленные ноги гения медиабизнеса…

– Деньги-то вас устраивают, – перебил ее Викентий Сергеевич.

– Не хотите, значит, колоться? А я возьму и уйду от вас. Навсегда. Сходите с ума в гордом одиночестве. Сами окучивайте своих неврастеников. – Фея просто смотрела ему в глаза, не делая попыток встать с табурета.

Викентий Сергеевич стал раскачиваться на стуле. Взад-вперед. С почти незаметной амплитудой. Наконец, созрел для откровенности:

– Я готов рассказать все, о чем знаю. Не уверен, что вы поверите или…

– Валяйте. – Фея попыталась подумать о чем-нибудь хорошем – о давней поездке в Прагу или путешествии с отцом в Западные Саяны.

Infected Mushroom: «Vicious Delicious»

– Вы погибли, Фея Егоровна. Только не перебивайте меня глупыми вопросами! Насладиться сомнениями вы сможете, когда покинете эту квартиру…

– Забористый табачок курите, – все-таки возразила Фея, чтобы скрасить гранитную непробиваемость прозвучавших слов, не способных вызвать ответных мыслей-чувств.

«У вас рак. СПИД. У вас умерла мама. Ваш сын погиб. Ты мертв, чатланин. Вот твоя могила, Джульетта, наша любовь стала возможна только после смерти…»

После таких откровений в душе долго звенит тишина.

Фее на мгновение показалось – окружающий неуют комнаты нарисован на старом ватмане. Если резко повернуть голову, можно обнаружить по его краям черноту, которая отступает при концентрации взгляда.

«Вдруг правда? Я умерла… Ты рехнулась? Как ты можешь думать, что шизоидное воспаление языка этого вурдалака имеет связь с твоей жизнью?»

– Сразу предупрежу: многое, о чем я догадался, – мои частные выводы. Они могут не вполне соответствовать истине, но других представлений вы все равно не найдете.

– Хватит кокетничать. Заряжайте весь эпикриз.

– Изначально творение не предполагало необходимость умирания одухотворенных тел. Но человек сам дерзнул пожелать отделения души от тела, обрекая себя на вечную ущербность…

«Как человек мог пожелать себе смерти? Мог, подлец… на все способен!»

– Эта грандиозная смелость обернулась столь же грандиозной катастрофой. Смерть противоестественна, поэтому мир, в который Господь успел вдохнуть и свет, и смысл, обезображен клеймом несовершенства. На прочное единение души и тела закон сохранения энергии, увы, не действует. Распадаясь после смерти, они уже не идентичны сами себе – горькая потеря для мироздания. Все, что происходит после смерти, – это попытка сохранения и испытания души. Тренировка.

Полились словеса. Мутные, словно полированные, – ни зацепиться за шероховатость, ни прорубиться в ускользающий смысл. Как приговор. Где-то на десятом предложении Фея перестала фильтровать звуки. Слова, как шарики от пинг-понга, отскакивали от суетливых мыслей, с бешеной скоростью зазмеившихся внутри Феи:

«Господи, я же хотела жить! Я же хотела кем-то стать, чего-то достичь… Кем? Чего? Я хотела быть красивой. Хотела быть доброй. Чтобы окружали веселые люди. Любили, заигрывали, завидовали. Каждый день – интереснее предыдущего. Я думала – могу стать хорошим учителем. Мечтала о журналистике. Как щекоткой в носу, тревожилась фантазиями о тропических странах. Пальмы величиной с „Триумф-Палас“, пляжи, горы, джунгли… Я была уверена, что все сбудется…»

Паузы в этих, похожих на озноб, всхлипываниях мысли заполнял ровный голос Викентия Сергеевича:

– Готовность к смерти – это еще и готовность исчезнуть. Если каждая клеточка сопротивляется, устойчивая конструкция, которую представляет человек, в том или ином виде продолжает существовать…

«Я хотела так много… А сейчас? Сейчас я просто хочу съесть глазированный сырок и ни о чем не думать…»

– Все, что происходит с человеком после остановки сердца, с одной стороны, непрерывная созидающая работа души и разума, с другой – утрата индивидуальности. Как гласит египетская мифология: «Освобожденный от веса своей жизни, он вливается в свет солнца». Человека как духовной, мыслящей единицы не остается.

«Мама, папа… Я так и не помирилась с ними. Ленка… Она тоже мертва?»

– Мы не называем это раем, адом, светом, тьмой или загробной жизнью. Я придумал слово: «пауза» – небольшой промежуток времени, дарованный и даже необходимый человеку для того, чтобы окончательно исчезнуть, стать частью великой и единой субстанции. В этой паузе душа меняется. Становится лучше, хуже. Здесь человек способен сопротивляться небытию…

Последней мыслью Феи было спасительное: «Значит, я еще что-то могу… ха-ха…» Голова закружилась, пространство вокруг искривилось, табурет покачнулся. Легкая, даже приятная боль в коленке, глухой удар головы о пол. Фея увидела две тряпочные сандалии. В прорехах между переплетениями ремешков виднелась очень белая кожа. В ореоле кружащейся пыли сандалии направлялись к ее лицу.

«Я впервые вижу его ноги», – отстраненно подумала Фея.

Следом шла темнота.