Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Киреев достоин сочувствия и уважения. К тому же Пташук не приехал. Пренебрег. А Киреев – здесь. Может выйти на сцену, получить приз. Зрители воочию увидят главного героя. И фильм его – честный. После второго просмотра он нравится больше, как хорошая музыка. Его надо смотреть несколько раз.
Я приняла решение дать главный приз Кирееву. Милосердие выше справедливости (слова Довлатова).
Закрытие фестиваля.
На сцену вышло жюри со мной во главе. Здесь же, на сцене, стоял Георгий Жженов – всенародно-любимый артист. Он возглавлял другое жюри. В рамках фестиваля проходило несколько конкурсов.
Я объявила победителя: Киреев и его фильм.
Жженов возмутился, покраснел, даже подпрыгнул и перекрутился вокруг своей оси. Я испугалась, что он даст мне кулаком по голове в знак протеста. Но не дал, только зашипел. Не согласился с моим решением, протестовал как мог. Но он уже ничего не мог. Дело сделано. Победитель объявлен.
Поезд ушел.
После закрытия был банкет. К банкетам я равнодушна, поскольку не пью и не пьянею. Все вижу трезвыми глазами. Это скучно, но зато печень не страдает. Напротив меня сидел спонсор фестиваля – красивый осетин, богатый адвокат. Он опекал фестиваль, накрывал столы. Видимо, ему было дано такое указание.
У адвоката была роскошная вилла в черте города, которая контрастировала с типовыми блочными пятиэтажками.
В один из дней он пригласил меня к себе в гости. В гостиной висела люстра, изготовленная из хрусталя Сваровски.
У меня дома есть фирменный лебедь Сваровски – маленькая фигурка, за которую я заплатила сто евро. Сколько же может стоить такая люстра, свисающая с потолка, как в Букингемском дворце?
– Это, наверное, дорого, – подумала я вслух.
– Купил на отпускные, – отозвался адвокат.
– Такие большие отпускные? – удивилась я.
– Смотря кого отпустишь…
В этой шутке была доля шутки. Остальное – правда. Я понимающе улыбнулась.
Во время банкета адвокат регулировал тосты.
У осетин первый тост за Всевышнего. Осетины – мусульмане и христиане. Но Всевышний – общий. Второй тост – за старших, то есть за родителей. Далее идут тосты за присутствующих. Эти тосты делают застолье осмысленным и благородным. Не просто пьянка. Нет. Осмысление жизни.
Мне достался комплимент: «редкий зверь». Это произнес талантливейший Рустам Ибрагимбеков. Я помню его молодым, неистовым, влюбленным. И он помнит меня молодую. Мы были совсем другие – и он, и я.
Рустам подарил мне характеристику: «редкий зверь». Кто еще так скажет? Никто. Но если разобраться, каждый зверь – редкий, в одном экземпляре. Создатель копий не делает.
Вокруг стола прыгал певец, выкрикивая песню. Пел плохо. Видимо, у фестиваля не было денег, чтобы пригласить хорошего исполнителя.
«Как считывается личность», – подумала я. Когда человек поет, сразу угадывается, дурак он или умный. Интеллект заметен так же, как и отсутствие оного.
Справа от меня сидела польская актриса Барбара Брыльска. Перед ней – чистая тарелка, по бокам лежали приборы. Она не притрагивалась к еде.
Я удивилась. Спросила:
– А почему вы ничего не едите?
– Я сегодня уже обедала, – ответила Барбара.
Я поняла: актриса бережет фигуру и соблюдает режим. А наши актрисы едят, когда дают. Стол был заставлен яствами, невозможно удержаться.
Барбара сидела стройная, но заметно постаревшая. Уже не звезда. Красота осталась в прошлом, так что могла бы и поесть.
Слева от меня оказалась телеведущая Светлана. В прошлом сверкающая красавица, как и Барбара Брыльска. Сейчас просто красавица, без сверкания.
Я знаю, что ее бросил муж, ушел к двадцатилетней. Это знали все. Каким-то образом люди узнают про чужие несчастья скорее, чем про удачи. Чужие удачи никого не интересуют.
Светлане – пятьдесят лет. Выглядит на тридцать пять. Она грустна и задумчива. Хотелось бы реванша, но заменить мужа некем. Хотелось бы богатея, но Березовский повесился, а Абрамович занят. И душа пуста. Для замены нужно время, и не малое. Иногда раненая душа болит по двадцать и тридцать лет.
– А я знаю, КАК я отомщу, – тихо говорит мне Света.
Я поворачиваю к ней лицо, собираюсь слушать.
– Я умру в свой час, – сообщает Света. – А потом перевоплощусь в себя же. Меня кто-то родит. Стану грудным ребенком. Буду расти. И когда мне исполнится двадцать, пойду к НЕЙ. А ей уже будет восемьдесят. Старуха с клюкой. Я встану перед ней и спрошу: «Что, съела?»
Света смотрит на меня, ожидая оценки.
– Блеск! – оценила я, хотя не поняла, сколько же лет будет мужу.
Эта легенда помогает Светлане жить, преодолевать душевную боль. Значит, пусть будет как лекарство. Но ведь это – сказка. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор» – песня нашей молодости.
Во время банкета ко мне неслышно подошел Киреев, остановился за спиной и тихо сказал:
– Спасибо…
Я кивнула. Он удалился на свое место. Его место было где-то в углу.
Я поняла: это его карма, жизненное предназначение – оставаться в углу, несмотря на высокую награду. Человек такой.
Пусть его путь будет как можно длиннее. Я украсила его дорогу как могла.
Справедливость была на стороне Михаила Пташука. Но у Пташука большое будущее, а у Киреева его нет, этого будущего. Ему досталось милосердие. На милосердие можно опереться, как на посох.
Пташук погиб через месяц. А может, раньше.
Он ехал в машине, за рулем сидела женщина. Она не справилась с управлением и выкрутила на встречную полосу. Лоб в лоб столкнулась с газелью. Удар был такой силы, что мотор въехал в салон. Все произошло мгновенно. Удар, толчок – и темнота.
Киреев жив до сих пор. Он пожилой человек, но выглядит хорошо, на десять лет моложе.
Что можно сказать? Так бывает. Превратности судьбы.
Испытываю ли я угрызения совести перед Мишей Пташуком? Нет. Зачем ему сейчас этот осетинский приз? Там, где он находится, – свой конкурс и свое жюри. Справедливость будет восстановлена, если она существует.
С Ираклием я познакомилась еще в Советском Союзе, при Брежневе.
Дочь Брежнева, Галина, сказала однажды: «Вы еще будете вспоминать годы с Брежневым как золотые времена».
На эти слова никто не обратил внимание, тем более что Галина Леонидовна была пьяна как сапожник и выглядела не лучше.
Это было произнесено с телевизионного экрана во всеуслышание.
Все усмехнулись скептически: какие еще золотые времена? Густой бульон застоя. Диссиденты. Свирепая цензура. В стране нечем дышать, как в непроветриваемом помещении. Воняло старостью. Политбюро на трибуне мавзолея выглядело, как делегация из дома престарелых. Принаряженные старички. Долог путь во власть. Пока доберешься – весь износишься.