Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Темный омут она, Мэри наша, – согласилась Лора, качая головой. – Темный омут.
Мэри отдавала себе отчет, как подействовало на подруг такое вот похищение ее для внезапного тет-а-тет. Кеннет же, казалось, держался как ни в чем не бывало. Ненавязчиво прокладывая путь и никаким очевидным образом не обращая внимания на то, что Мэри вложила свою ладонь в его, он вел их привольным маршрутом мимо питьевого фонтанчика и оркестровой веранды, направляясь к памятнику королеве Каролине на западном берегу Змеиного пруда. Они шли против людского потока – почти все спешили к Парк-лейн и маршруту процессии.
– Как думаешь, Элис с Лорой удержат наши места? – спросила Мэри, не желая упустить второй мимолетный взгляд на королевскую карету.
– Должны. Они очень даже способные, по-моему. В любом случае это ж не конец света, если мы их упустим, верно?
Мэри засомневалась, правильно ли поняла.
– Ты же будешь писать что-то о сегодняшних событиях? – спросила она.
– Ой, там сегодня десятки людей уже готовят репортажи. Только если найти какой-то иной угол. Я пытался заинтересовать их людьми с моей улицы, которые устраивают антикоронационную вечеринку, но такой материал никто не хочет покупать.
– Антикоронационную вечеринку? – переспросила Мэри.
– Хочешь верь, хочешь нет, – сказал Кеннет, – есть люди, считающие, что все это дело – попросту глупая забава. Предлагали они вполне веселое. Республиканские песни, карточные игры с колодой без короля и королевы. Думаю, до инсценировки казни самую малость не дойдут.
– Всякие, похоже, люди на свете бывают… – сказала Мэри. – Но ты же не считаешь, что это глупая забава, правда?
Кеннет оглядел толпу вокруг них: тысячи людей, море британских флажков, красно-бело-синие розетки, торговцы, предлагавшие вразнос флажки, вымпелы и всевозможную патриотическую мелочевку, – и произнес:
– Не знаю, что я думаю, если честно. Как-то это несколько чересчур. Рискну сказать, что людям пока еще нужно взбодриться после того, что мы пережили в войну, и тем не менее, знаешь, я в самом деле считал, что все пойдет иначе. Считал, что мистер Эттли нашел путь и мы все двинемся по этому пути вслед за ним. Но вместо этого мы его выперли, и теперь… теперь у нас вот это. В смысле, посмотри только! Когда ты последний раз такое видела? На День победы, наверное.
– Когда был костер в Роухите, – сказала Мэри.
Он глянул на нее.
– О, точно – ты же была там, в ту ночь, так?
– Конечно. Тогда-то мы с тобой и увиделись впервые.
Вид у Кеннета сделался искренне удивленный.
– Правда? Вряд ли.
– Ты не помнишь, что и Джеффри там был?
– Джеффри я, конечно, помню. Мерзкая была стычка там с его дедом-немцем.
– Ну вот, я там тоже была. Я все это видела.
Он прищурился, задумался.
– Там была одна девчушка… – Вновь повернувшись к ней, он изумленно произнес: – Так это была ты?
Мэри кивнула.
– А ты не понимал?
– Нет, даже в голову не приходило.
– Мне показалось таким геройским – как ты ему помог тогда.
– Я помог? Там толпа будь здоров собралась в тот вечер. Куча народу бросилась помогать.
– Ты был главный.
Кеннет заметил поодаль редкость – пустую скамейку и предложил рвануть к ней. Они ускорили шаг, и Кеннет сказал:
– Паршивец он, этот парняга Бёркот, который все это затеял. Мы с ним однокашники. Он в ту ночь удрал, я не успел ему даже сказать ничего, но через несколько месяцев мы с ним столкнулись опять. Он возник как-то вечером и оказался рядом со мной в “Зайце и гончих”, весь из себя невозмутимый.
Скамейка оставалась пустой, и они с облегчением устроились на ней, хотя почти тут же Мэри поневоле ощутила под собой холод и сырость. Ну и подумаешь – здесь было мило и открывался величественный вид на неспокойные металлические воды Змеиного пруда.
– Видно было, что со мной он разговаривать не хочет, – продолжил Кеннет, – но давать ему спуску я не собирался. Сказал, что ему повезло до сих пор не угодить в тюрьму, – и это чистая правда, – а он фыркнул и спросил, как могло пойти по-иному с немцем на таком-то празднике. Разумеется, ответов я б ему дал множество разных, да только смысла, в общем, никакого. Штука в том, что я уже видал много таких, как он, – даже воевал рядом с такими. Что ж, они куда отважней были, чем этот, мои приятели в армии, но настрой имели такой же. Скажи им, что воюешь с фашизмом – или даже просто за демократию, – и они решат, что ты рехнулся. Для них все сводилось к самообороне: немцы хотели нас завоевать, покорить нас, и мы, черт бы драл, их остановим. (Прости за выражения. Они-то сами, как ты понимаешь, выбирали что покрепче.) Попросту “мы против них”, понимаешь ли. В этом, конечно, ничего плохого нет. Сражались они, исходя из таких убеждений, героически, этого у них не отнять. Но попросту считали, что идет война с немцами, и, по чести сказать, если завести с ними разговор о политике, так выяснится, что кое у кого из них взгляды не очень-то далекие от нацистских. Прости, но вот так оно есть. Может, это тебя шокирует.
– Нет, не очень, – сказала Мэри. (Ее это скорее заинтриговало, нежели шокировало. Джеффри с ней никогда так не разговаривал.)
– Просто я считаю, что есть определенное представление, которое кое-кому хочется иметь о войне. Что дело было в политике. Что все считали, будто настоящий враг – фашизм. А я не уверен, что это так. Это некий миф. Миф, на который все больше клюют леваки.
Улавливая, что от нее ожидают отклика, но по-прежнему не до конца уверенная, что понимает, о чем Кеннет толкует, Мэри сказала:
– Леваки… Ты имеешь в виду лейбористов, так?
– Противников тори, да. – Кеннет улыбнулся, но улыбка получилась не снисходительная. В ней было много приятия. – Ты политикой не очень увлекаешься, да? И правда, с чего бы? С чего вообще кому-то ею увлекаться?
– У меня родители за лейбористов, – сказала Мэри, по неким причинам, неизъяснимым для нее самой, гордившаяся этим фактом. – Читают “Дейли миррор” и все такое. А вот семья Джеффри нет. Там пробы ставить не на чем. А у тебя как?
– Сейчас за лейбористов. Но мне не кажется, что человека следует определять по тому, как он голосует раз в несколько лет. Посмотрим, чем все обернется.
– Видимо, тебе как журналисту в любом случае положено быть непредвзятым.
Кеннет рассмеялся.
