— Обрати внимание на бар «Рук-энд-Касл», хорошо? — попросил я, когда мы были уже где-то неподалеку. — Завтра в половине шестого мне нужно будет там кое с кем встретиться.

Брэд кивнул и с безошибочным чутьем любителя пива быстро отыскал его, яростно указывая рукой в ту сторону, чтобы я понял.

— Превосходно, — сказал я, в ответ он лишь передернул плечами.

Он так уверенно подкатил к дому Гревила, что я подивился, не побывал ли он уже сегодня здесь. Правда, его тетушка теоретически жила в противоположном направлении. Как бы там ни было, он протянул мне костыли, открыл калитку небольшого палисадника и с неожиданным для него красноречием сказал:

— Я подожду в машине.

— Меня не будет около часа, а то и больше. Ты не прокатишься по этой улице с заездом в соседние, чтобы посмотреть, не стоит ли где-нибудь старый «Ровер» с таким номером? — С этими словами я протянул ему бумажку, на которой был записан номер. — Это машина моего брата.

Брэд скупо кивнул и отвернулся, а я, подняв голову, посмотрел на высокий дом, куда Гревил переехал около трех месяцев назад и где я никогда не бывал. Он был серовато-бежевого цвета, весьма элегантный, с ведущей к черному подъезду балюстрадой и строгими, но в то же время изящными металлическими решетками, видневшимися за стеклами каждого окна, начиная с полуподвала до крыши.

Я прошел по поросшему травой палисаднику и, поднявшись по ступеням, обнаружил, что на входной двери было три замка. Тихо ругнувшись, я вытащил из кармана связку ключей Гревила весом только что не в полтонны и методом проб и ошибок открыл ворота его крепости.

От проникавших в длинную гостиную слева от вестибюля желтых лучей предзакатного солнца решетки на окнах бросали тени, повторявшие на серовато-коричневом ковре их орнамент. Стены цвета блеклого сомо были украшены яркими картинами из витражного стекла, похожего на окна собора; от обивки дивана и кресел в хаотичную темно-коричнево-белую «елочку» рябило в глазах. Я с грустью отметил, что мне не было известно, сделано ли все это по вкусу Гревила, или же он все унаследовал от предыдущего хозяина. Я знал лишь о его вкусе в одежде, еде, диковинных безделушках и лошадях. Не Бог весть сколько. Маловато.

В гостиной было чисто прибрано, хотя она носила несколько необжитой вид. Я вернулся в вестибюль, откуда как вверх, так и вниз шла лестница, однако, прежде чем подняться или спуститься, я решил зайти в дверь, расположенную немного в глубине. Там была гораздо меньшая по размерам комната, наполненная более привычными для дома вещами: гора книг, газеты, журналы, черные кожаные кресла, часы, хризантемы в горшках, поднос со спиртным и средневековые рисунки в медных рамках на стенах темно-зеленого цвета. «Здесь словно чувствуется присутствие Гревила, — подумал я, — это его дом».

Я вышел из комнаты, собираясь еще туда вернуться, и поскакал по лестнице вниз, в полуподвал, где была спальня, тоже необжитая, маленькая ванная и стилизованная столовая, выходившая своими зарешеченными окнами в садик позади дома, с узкой чистенькой кухонькой.

К холодильнику при помощи магнита-клубнички была пришпилена записка:

"Уважаемый мистер Фрэнклин, я не знала, что Вы собирались уезжать на эти выходные. Я принесла Вам все газеты — они в задней комнате. Поскольку Вы не оставили то, что нужно в стирку, возле двери, я ничего не брала. Благодарю вас за деньги. Я приду, как обычно, в следующий вторник.

Миссис Л.".

Я огляделся в поисках карандаша, нашел шариковую ручку и, сняв с холодильника записку, написал на обороте, чтобы миссис П. позвонила по следующему номеру в «Саксони Фрэнклин» и спросила Дерека или Аннет. Я не стал ее подписывать, а просто пришпилил на старое место той же «клубничкой», предполагая, что так она и провисит очередную неделю, ожидая передать свою маленькую просьбу.

Я заглянул в холодильник — в нем оказались лишь молоко, масло, виноград, пирог со свининой и две бутылки шампанского.

«Алмазы в кубиках льда?» — мелькнуло у меня. Я не думал, что он мог их положить уж настолько ненавязчиво: ведь он не был ненормальным — просто не забывал про меры безопасности.

Вернувшись по лестнице в вестибюль, я решил подняться на следующий этаж, где была спальня с ванной в скромных черно-белых тонах. Гревил спал там. Во встроенных шкафах и ящиках лежала его одежда, в шкафчике в ванной — белье и прочее. Его арсенал был довольно скромен — несколько пар ботинок, несколько белых рубашек, висевших на плечиках, шесть костюмов и несколько шелковых галстуков. В ящиках были аккуратно сложены свитера, спортивные майки, белье и носки. «Наша мама, — с улыбкой подумал я, — могла бы им гордиться». Когда мы были маленькими, она упорно, но безуспешно пыталась привить нам любовь к чистоте, однако с возрастом мы, похоже, исправились.

Смотреть больше было почти нечего. В ящике стоявшей возле кровати тумбочки оказались таблетки от желудочных расстройств, карманный фонарик и книжка Джона Д. Макдональда в мягкой обложке. Ни диковинных безделушек, ни карт «острова сокровищ».

Со вздохом я побрел в единственную остававшуюся на этом этаже комнату. Она оказалась совершенно без мебели, стены оклеены обоями с блестящими серебристо-металлическими розами, которые в одном месте были наполовину содраны. На большее декоратора не хватило.

Наверх шла еще одна лестница, но я не стал подниматься. Судя по всему, там могли быть лишь нежилые комнаты, и я решил подняться туда как-нибудь в другой раз, когда лестницы не будут стоить мне таких усилий. Самое интересное в этом доме, похоже, могло оказаться лишь в маленькой задней комнате, куда я и вернулся.

Я немного посидел в кресле, где, без сомнения, больше всего любил сидеть Гревил — отсюда было удобно смотреть телевизор и открывался вид на сад. «На то, что человеком покинуто навсегда, нужно смотреть его глазами», — думал я. Его присутствие сильно ощущалось и в этой комнате, и во мне.

Возле кресла на старинном столике с полированным верхом стояли телефон и автоответчик. Горевшая в автоответчике красная лампочка свидетельствовала о том, что сюда кто-то звонил, и я нажал на «перемотку», с тем чтобы затем воспроизвести запись.

Женский голос начал без предисловий:

— Где ты, дорогой? Непременно позвони мне. Последовало несколько характерных щелчков между записями, потом опять тот же голос, на этот раз с очевидным волнением:

— Милый, пожалуйста, позвони, прошу тебя. Я очень беспокоюсь. Где же ты? Пожалуйста, позвони. Я люблю тебя.

Опять щелчки, но больше ничего не записано.

«Бедная леди», — подумал я. Ее ждали горе и слезы.

Поднявшись, я осмотрел комнату более детально и выдвинул два ящика стола, стоявшего возле окна. В них были две маленькие черные безделушки, предназначение которых мне показалось совершенно непонятным, и я недолго думая сунул их в карманы; лоток с ячейками, в которых лежали симпатичные медвежата, отшлифованные и вырезанные из розового, коричневого и угольно-черного камня. Положив лоток на стол возле хризантем, я стал рассматривать шкатулку, сделанную из зеленоватого камня, тоже шлифованного, и наглухо закрытую Гревилом в подтверждение соблюдения своих принципов. Предполагая, что ее можно будет открыть одним из имевшихся у меня ключей, я вновь вытащил всю связку и начал с самого маленького.