— Господи Боже, они невысокого мнения о знаменитом Ситцевом Джеке и его офицере! — сказала Мэри. — Умоляю тебя, объясни мне, что теперь мы представляем из себя.

— Будучи одушевленным лицом, я обязан быть единицей общества, то есть «безличным добропорядочным гражданином Джоном», черт бы его побрал!

— Ага, но ты ведь не такой дурак, чтобы им стать! — заметила Мэри. — Ты ведь не можешь смириться с такой скукой, да и для какой честной работы ты подходишь? А что ты теперь будешь делать со своими пышными нарядами! Уж лучше болтаться в петле! Пойдем–ка выпьем, нужно залить вкус всего этого.

Они отправились в «Три лилии», но неожиданно, когда они пробирались сквозь столпотворение перед входом в пивную, какая–то женщина положила руку на плечо Рэкхэма.

— Энн! — вскричал он. — Что ты здесь делаешь? Откуда ты узнала, что я вернулся на Провиденс? Или у тебя назначена здесь встреча с новым любовником?

— Разумеется, я узнала о твоем возвращении от мужа, — ответила она, — и догадалась, что ты сразу направишься в «Три лилии».

Мэри внимательно посмотрела на женщину, невольно осмелившуюся оспорить ее положение единственной женщины–пирата в семи морях. На первый взгляд даже предположение о ее выборе такого образа жизни казалось абсурдным. Энн Бонни была, несомненно, красивой женщиной. На небольшом лице с идеально круглым твердым подбородком сияли широко расставленные раскосые глаза карего цвета. Щеки, казавшиеся впалыми из–за высоких скул, придавали ее лицу таинственное выражение. У нее был маленький рот с удивительно полными для такого изящного лица губами и высокий гладкий лоб. Зачесанные назад волосы венчали ее великолепный образ. Мэри не могла подобрать слов, чтобы описать эти волосы — их нельзя было назвать ни рыжими, ни имбирными, но они сочетали в себе оттенки и того и другого цвета.

Две женщины, переодетая и не скрывающая своего пола, долго пристально изучали друг друга. Мэри ощутила во взгляде Энн враждебность. Сощурив глаза, Энн с такой внимательностью рассматривала Мэри, что та на мгновение почувствовала себя не в своей тарелке. Что если столь проницательной женщине удастся проникнуть за маскировку, с помощью которой Мэри уже столько лет водила всех за нос? Не возникало никаких^ сомнений в остром уме Энн, проявлявшемся во всем ее облике и в каждом движении, и Мэри решила, что безопасней всего будет повергнуть эту женщину, прежде чем она успеет принести ей ка–кой–нибудь вред. Другого выхода не было — необходимо рискнуть. Мэри перевела вопросительный взгляд с лица Энн на ее фигуру и отметила в ней какую–то уверенную, спокойную силу. У Бонни были длинные ноги с сильными и крепкими бедрами и твердые острые груди, вырисовывавшиеся под платьем. Эта женщина обладала каким–то скрытым качеством, показывавшим Мэри, что это не та соперница, на которую можно было бы смотреть сквозь пальцы, что это женщина не уступает ей ни в способностях, ни во внутренней силе.

Рэкхэм представил Мэри как своего помощника, и, когда Энн холодно произнесла короткое приветствие, ее взгляд, казалось, еще раз скользнул по фигуре Мэри. Повернувшись к Джеку Рэкхэму, она спросила его, почему он вернулся на Провиденс.

— Клянусь, я слышала, что ты возвращаешься, чтобы попросить у короля помилование, — проговорила она, — и если это правда, то тебе не следует ожидать, что Энн Бонни станет снова разговаривать с тобой, не говоря уже о том, чтобы пустить тебя в свою постель. Признаюсь, я считала, что нашла человека, который сможет спасти меня от скуки, от этой проклятой жизни с жалким клерком, а мой прекрасный беспутный лихой кавалер оказался просто–напросто…

— Спокойно, Энн, спокойно, милая! — ответил Джек. — Это правда — у меня в кармане лежит бумажка от Георга, но все не так просто, как кажется на первый взгляд. Пойдем в таверну, пропустим по стаканчику.

Мэри поразил контраст между изысканным муслиновым платьем Энн и ее простой прямой речью, между ее женственной внешностью и внутренней напористостью, но для нее Энн все еще оставалась в первую очередь соперницей, которую необходимо низринуть. Они расселись за столом, и Джек рассказал о происшествиях, приведших к смещению капитана Вейна, последовавшему за этим назначению его на место капитана и внезапном желании команды принять помилование.

— Я исполнил твою волю, Энн, я вернулся с собственным кораблем, но по нелепой прихоти судьбы у меня нет команды!

— По прихоти трусливых шавок! — поправила

Энн. — Но я надеялась на человека, который сильнее судьбы.

— Возможно, ты не так уж много и потеряла, — вмешалась Мэри. — Джек говорил, что ты хотела отправиться с нами в море, но позволь заметить, на пиратском судне женщине не место.

Энн холодно взглянула на Мэри.

— Проклятье, ты бы отрастил немного волос над верхней губой, прежде чем лезть с советами, юноша! — ответила она.

— Если Джек будет охранять тебя день и ночь, я полагаю, с тобой ничего не случится, — заметила Мэри, чувствуя, что сражение начинается. — И если ему угодно превратиться в сторожевого пса — это его дело. Но ты едва ли сможешь чему–нибудь научиться.

Щеки Энн вспыхнули от гнева, она вскочила на ноги.

— Держу пари, еще слово — и ты будешь валяться на полу.

Джек со смехом сжал плечо Мэри и посоветовал Энн поискать себе более подходящего соперника.

— Рид — лучший стрелок и один из сильнейших фехтовальщиков, каких мне доводилось встречать, — сказал он. — Он просто дразнит тебя, хотя я хоть убей не могу понять, зачем ему это.

— Выпей и успокойся, девочка! — произнесла Мэри, заказывая всем еще по порции выпивки. — Джек, без сомнения, найдет тебе дело на корабле.

— Ладно, но с тобой я еще поговорю, юноша, — ответила Энн.

Но вскоре под влиянием винных паров дружба была восстановлена. Джек Рэкхэм, более задумчивый, чем обычно, погрузился в мысли о том, как бы сбежать вместе с Энн Бонни с Нью–Провиденс. Бренди и джин, выпитый Энн в изрядных количествах, заставили позабыть об осторожности, и она начала выказывать интерес к Мэри, откровенно прижимаясь к ней и дружески потрепывая по щеке.

— Надо сказать, ты прекрасно сложен, приятель, — говорила она. — Такому телосложению могла бы позавидовать и женщина.

Вдвойне смущенная вниманием, так активно на нее изливавшимся под самым носом Рэкхэма, Мэри пыталась спастись, нагоняя на себя застенчивый вид — что было не слишком сложно из–за непривычного прикосновения женской руки, от которого все тело Мэри вздрагивало. Но, казалось, не замечая ее робости, Энн Бонни беспечно болтала о своей скучной жизни с мужем на острове.

— Подумать только, что я могла сделать такую глупость — выйти замуж за этого зануду Бонни! — восклицала она. — Как только он появился, я решила сбежать от отца, чей характер уж слишком похож на мой собственный! Я думала, что будет лучше, если в семье наконец появится кто–то кроткий и тихий, но мне приходится расплачиваться за свою ошибку тысячами зевков. Можно выходить замуж за любого, но не за дурака: за плута, за негодяя, за двоеженца, за убийцу, за мужчину, который будет лупить свою жену, — дурак хуже любого из них!