Отряды поровну разделили трофеи, среди которых были пулемет, винтовки, несколько сотен патронов и огромное количество провианта. В тот вечер в отряде Бельских был праздник — бойцы праздновали первую победу над немцами. А на следующий день братья передислоцировали лагерь глубже в лес — все понимали, что теперь немцы наверняка постараются уничтожить партизан.

В начале сентября отряд Бельских отметил Рош-а-Шана, а десять дней спустя — Йом Кипур. В праздники сильнее ощущалась боль потерь, трагедии, связанной с массовыми убийствами. Рош-а-Шана, еврейский Новый год, традиционно является временем переосмысления всего, что случилось в предыдущем году, это время размышлений и оценки того, насколько каждый соответствует ожиданиям Бога. Алтер Тиктин, свояк Тувьи, решил провести праздничную службу с молитвенниками, которые ему удалось вынести из гетто, несмотря на риск, не отрекаясь от своего еврейства. Он встал у дерева и начал читать. Наконец, он дошел до проникновенной молитвы рабби Амнона, которого в XI веке в немецком Майнце поставили перед выбором: отказаться от иудаизма или лишиться рук и ног. Согласно легенде, рабби Амнон повторял эту молитву во время пытки. Алтер Тиктин читал волнующие строки: «Кто будет жить, а кто умрет? Кто погибнет в огне и в воде… кто от меча, кто — от дикого зверя, кто — от шторма, кто — от чумы, а кто — от удушения?» — и вдруг потерял сознание. Его с трудом привели в чувство.

Но не все операции Бельских и Панченкова проходили гладко. Так, неудачей закончилось нападение на железнодорожную станцию Яцуки, расположенную на участке Лида-Барановичи. Станцию охраняли около сорока немцев, вооруженных автоматами и пулеметами. Они сумели перейти в контратаку, и партизаны вынуждены были отступить. «Мы не взяли никаких трофеев», — вспоминал Зусь. Правда, ни один из партизан не был ранен. После этого немцы усилили охрану объектов в округе.

Но у Бельских было много забот, не только военных. Приближалась зима, и кроме боевых действий им приходилось думать о том, как сделать так, чтобы более сотни их человек не замерзли в лесу. Крестьяне распространяли слухи о немецком наступлении на партизан, и братья решали вопрос, не уйти ли еще дальше в глубь леса. И при этом их мысли постоянно возвращались к гетто, где продолжали страдать евреи. Они думали, как спасти людей от новой резни.

И все-таки братья понимали, что совершили нечто очень существенное. За два месяца, прошедшие с того дня, когда Тувья передал письмо своему двоюродному брату в гетто, отряд вырос численно в несколько раз, превратившись из небольшой семейной группы в боевую еврейскую силу, и наносил удары по нацистам. Они достойно противостояли могущественному врагу, который не щадил ни сил, ни ресурсов для уничтожения евреев. Братья имели полное право испытывать гордость.

«…Это было нечто большее, чем просто удовлетворение, это была настоящая духовная победа — ведь остались в живых евреи и действовали еврейские партизаны, — позже писал Тувья об этих днях. — Своей борьбой мы хотели доказать антисемитам, жившим в богатстве и роскоши за счет наших страданий, что пророчество Гитлера, будто евреев можно будет увидеть только в кино, — просто наглое надувательство».

Гитлеровская идея «окончательного решения еврейского вопроса» реализовывалась стремительными темпами. Убийства теперь совершались в лагерях смерти — за один август 1942 года более 200 тысяч евреев были убиты в аду Треблинки; почти все они были из Варшавского гетто. Историк Мартин Гилберт назвал это «самой большой бойней во Второй мировой войне». То же самое происходило повсюду. Свыше 145 000 евреев было убито приблизительно в тот же самый период в концлагере Бельзек в нескольких сотнях километров к югу от Треблинки.

На оккупированных нацистами территориях Советского Союза было убито огромное количество местных евреев — по некоторым подсчетам, более миллиона. Но нацистским убийцам этого было мало — они стремились ускорить темпы уничтожения, массовые казни не прекращались.

Красная армия героически защищала Москву и Ленинград, но не смогла выполнить приказы Сталина о контрнаступлениях — все они провалились, исчерпав и без того истощенные ресурсы. Советский диктатор показал себя слабым военачальником. К лету 1942 года Гитлер почувствовал себя более уверенно. В июле немцы нацелились на Сталинград, город на Волге в двух тысячах километров от Берлина. Наступление началось в конце августа, когда шестьсот боевых самолетов несколько дней бомбили город, уничтожив около сорока тысяч жителей. Немцы рассчитывали на легкую победу, но бойцы Красной армии стояли насмерть. Атаки с земли и с воздуха продолжались весь сентябрь, большинство домов было разрушено снарядами. Фашисты уже предвкушали, как пройдут по улицам города, названного в честь советского вождя.

Тем временем братья Бельские продолжали свою войну. Быстрое укрупнение отряда привело к изменению его структуры. Он был разбит на небольшие группы, каждая из которых имела собственную задачу: добывание пропитания, акции против немцев и полицаев, вывод евреев из гетто в лес. «Лучше я спасу одну старушку еврейку, чем убью десять вражеских солдат», — любил повторять Тувья. Зусь и Асаэль предпочитали помалкивать — днем и ночью оба думали только об уничтожении немцев.

Асаэль выделялся среди неискушенных в военном деле бойцов. Он всегда первым шел навстречу опасности — например, заходил в незнакомые крестьянские дома. При этом он был скромен и добр, и все партизаны видели в нем товарища. Если Тувью уважали и почитали, то Асаэль был любим. Неистовый Зусь выглядел весьма эффектно в сравнении с тихим Асаэлем. Его лихая самоуверенность была заразительна, и многие хотели быть на него похожими. Зусь носил свой пистолет напоказ, заткнув его за пояс. У него не было ни врожденного благородства Тувьи, ни мягкости Асаэля. Но никому лучше него не удавались разведывательные операции, к тому же он отлично ориентировался в лесу и мог с завязанными глазами вывести людей в нужное место. Благодаря этому качеству Зусь спас множество жизней.

Одним из руководителей отряда стал и бежавший из Новогрудка бывший офицер польской армии Лазарь Мальбин, потерявший в бойне 7 августа 1942 года пятерых своих родственников, и среди них двух дочерей семи и одиннадцати лет. Коренастый сорокаоднолетний заика, он не был склонен к разговорам, но зато хорошо знал военное дело и, по словам Тувьи, «не ведал, что такое страх». Мальбин стал начальником штаба вместо Песаха Фридберга, который, в свою очередь, занял пост главного партизанского интенданта, ведавшего хранением и распределением провизии и боеприпасов. Мальбин идеально подходил для планирования боевых операций.

Молодые евреи, прибывавшие в отряд, быстро привыкали к партизанской жизни. Они уверенно разгуливали по лагерю, от них почти всегда пахло самогоном, добытым у крестьян, и переговаривались они между собой на грубом жаргоне. «Они были грубы, — рассказывала Сулья Рубин, которой было восемнадцать лет, когда она пришла в лагерь. — И поначалу к этому было непросто привыкнуть, потому что это было мало похоже на родительский дом».

Однако и в этих условиях, когда грубость нравов, казалось бы, неизбежно становилась нормой, юноши и девушки влюблялись друг в друга. К тому же многие женщины понимали, что у них будет больше шансов выжить, если они будут близки с молодыми бойцами. Впрочем, несколько партизанских «браков» оказались столь прочными, что сохранились и после войны.