— И какие выводы твои близкие сделают из того факта, что ты приведешь незнакомого мужчину в их дом на Рождество?

— О, я об этом не подумала! — призналась Мак, представив колкие замечания отца и обсуждения сплетниц-тетушек.

— Вот именно! — Джонас допил вино и поставил бокал на стол. — Наверное, мне уже пора.

— Но еще рано…

А вот этого Джонас как раз и опасался — что потом будет слишком поздно…

Мак выглядела чертовски привлекательно: свет от елочных украшений переливался, падая на ее блестящие волосы, глубокие серые глаза словно светились, а губы — святые небеса! — эти пухлые губы буквально сводили его с ума!

Джонас жаждал поцеловать ее, ощутить жар, разливающийся по всему ее телу. Если он не уйдет в ближайшие минуты, то не сможет устоять…

— Ты не видел мою студию. Хочешь посмотреть? — предложила Мак.

— Что? — Он был как в тумане.

— Хотя там сейчас почти пусто, — протянула Мак. — Почти все работы на выставке. Но ты можешь посмотреть, если хочешь, — робко добавила она.

Хотел ли он этого? Хотел ли он еще больше проникнуть в ее жизнь, познать ее внутренний мир? Джонас старался избегать подобных вещей.

— С удовольствием. — Вопреки всем этим опасениям он вдруг согласился.

— Вверх по винтовой лестнице! — Мак улыбнулась, поставила бокал на стол и прошла вперед него.

Джонас взял ее за руку и посмотрел на нее. Мак избегала его взгляда.

— Не стоит меня туда вести, если…

— Нет, все в порядке! — Она была не уверена, что именно в порядке, но не хотела, чтобы он уходил.

У Мак было чувство, что, если он сейчас уйдет, она больше никогда его не увидит. Но разве это не то, чего она хотела? Разве она не хотела, чтобы он ушел из ее жизни? Ведь, что там ни говори, она безумно его боялась, боялась продолжения их отношений.

— Это займет пару минут. — Мак отпустила его руку и включила свет.

Что бы Джонас ни ожидал от ее студии, особенно после такой необычной и яркой жилой зоны, он так и не смог заранее представить, что здесь увидит.

Кирпичные стены были выкрашены светло-бежевой краской, а место четвертой стены занимало огромное окно с видом на реку. Единственной мебелью здесь были старый выцветший шезлонг у одной стены и кушетка у другой.

Ее мольберт стоял у окна, она подошла к нему и накрыла холст тканью.

— Я никогда не даю смотреть свои незавершенные работы, — ответила Мак на вопросительный взгляд Джонаса.

Студия оказалась гораздо более обычной, чем можно было ожидать, видя буйство красок внизу.

— Предпочитаешь, чтобы вокруг не было внешних раздражителей, когда ты работаешь… — постепенно осознал Джонас.

— Нет. — Мак повернулась к нему.

Она работала именно в таком окружении потому, что оно было уникальным. Именно таким, как Мак его увидела, получив этот дом в наследство.

И конечно, еще одной причиной, по которой она не хотела его продавать, было то, что связь с дедушкой будет прочнее, пока стоят эти стены…

— Зачем ты меня сюда привела? — тихо спросил Джонас.

Что-то подсказывало ему, что Мак не любила, когда кто-то заглядывал сюда — в священное для любого художника место, в его мастерскую.

— Не уверена, что смогу работать где-то еще. — Мак была совершенно искренней.

— А ты… пробовала?

— Нет. Но… — Она неуверенно пожала плечами. — Я думала, это поможет тебе понять, что я не просто капризничаю, отказываясь продавать дом и мою студию…

— Ты думала, что, увидев это, я пойду на попятную? — усмехнулся Джонас. — Вынужден тебя огорчить, моя дорогая. Я не поддаюсь манипуляциям!

— Я не… — попыталась возразить она.

— Нет, ты думала именно об этом! — Его неожиданно захлестнула злость, и двумя большими шагами он свел к минимуму расстояние между ними. — Так вот что я тебе скажу, моя дорогая художница! Это всего лишь студия. И она может располагаться где угодно.

— Ты ошибаешься! Я жила и работала здесь последние пять лет…

— А когда здание снесут, ты будешь жить и работать в другом месте, причем гораздо дольше! — Джонас был непреклонен.

— Этого не будет!

Но ее протест был прерван. Джонас схватил Мак за плечи, привлек к себе и поцеловал.

Этот поцелуй был как наказание, а не как похвала, злость, даже не как страсть. Он держал ее за талию, прижимая к себе. Мак чувствовала пульсирующую силу у него между ног.

Она стояла на носочках, ее руки поднимались от его груди к плечам, к волосам, а губы были слегка приоткрыты.

Джонаса не на шутку пугала такая смена собственного настроения: от злости и желания наказать Мак — к страсти, которая все-таки взяла верх.

Он изучал ее губы, его язык глубже проникал в ее рот. Тело Мак реагировало на каждое его касание. Обхватив ладонями ее ягодицы, он приподнял девушку. Она еще явственнее почувствовала возбуждение мужчины — и, как ответ, внизу живота у нее словно разгорелось пламя, трусики стали влажными…

— Обхвати меня ногами. — Джонас на секунду оторвался от ее восхитительных губ.

— Я не…

— Не бойся, я тебя держу. Просто обхвати меня ногами. — Он страстно целовал ее шею.

Его язык был для ее кожи как огненное оружие, лишающее всяких сил. Как и обещал, Джонас поддержал ее, аккуратно прижав к себе, когда она обхватила его ногами. Мак ощутила давление его возбужденной плоти у себя между ног. Тонкие легинсы и маленькие трусики, что были на ней, не стали для него преградой. Джонас прижал Мак к стене, холодные кирпичи ошпарили ее горячее тело, как кипяток.

Джонас начал поступательные движения, вторящие движениям его языка. Его губы оторвались от ее рта.

— Я доставлю тебе удовольствие, Мак, — пообещал он, неся ее к кушетке. — Я буду заниматься с тобой любовью, пока ты не попросишь меня остановиться.

Сняв с нее футболку, ботинки и легинсы, он стянул с нее трусики и встал на колени между ее ног.

— Ты здесь прекрасна, Мак… — прошептал Джонас, пожирая ее глазами.

Он нежно дотронулся до ее обнаженного бедра. Мак застонала, чувствуя, как его пальцы ласкают ее. Ее стон перерастал в пронзительный крик, боль разрасталась внутри ее, жаждущая еще большей боли.

— Джонас! — закричала Мак при первом прикосновении его влажного языка к ее чувствительной коже.

Она уперлась руками в его плечи, полная решимости остановить это невыносимое мучение, но вместо этого почему-то прижалась к нему сильнее, прогибаясь, когда он водил пальцами так близко около ее входа, так близко, так чертовски близко… И наконец он вошел…

— Да, Джонас! Пожалуйста!