— Мы открываем подарки только утром, — предупредила его Мак. — Семейная традиция!

— Но уже почти утро. Кроме того, подарок не упакован…

Единственным подарком, который Мак хотела получить на Рождество, был сам Джонас.

Вернувшись, Джонас застал Мак в той же позе, в какой и оставил. Сердце готово было вырваться из его груди, пока он подходил к ней с двумя сложенными листами в руках.

— Мне нужна твоя подпись, чтобы отдать этот план на утверждение. — Он был очень напряжен, протягивая ей бумаги.

— Новый план, включающий мой дом… — прошептала Мак, взглянув в бумаги.

На его виске пульсировала жилка.

— Этот строительный план не подразумевает сноса твоего дома, а возводится вокруг него, — объяснил Джонас.

— А что на втором листе? — Мак зашуршала бумагами.

— Это оригинальный план, подразумевающий снос твоего дома. — Его руки заметно дрожали.

— И ты приехал, чтобы вручить мне это?! — Глаза Мак стали огромными, в них заблестели слезы, готовые вот-вот скатиться на щеки. — Ты все-таки невозможен, Джонас! Ты проделал весь этот путь ради новой попытки выкупить мой дом? — Она помолчала немного и вдруг закричала: — Мой ответ — нет! Ты понимаешь? Нет! — И тут непрошеные слезы все-таки потекли из ее глаз.

— Я еще не задал вопрос… — произнес он мягко.

— В этом нет необходимости, — замотала Мак головой, и черные волосы окутали ее плечи блестящей волной. — Уходи, Джонас! И не возвращайся! Я не хочу тебя ни видеть… — Она отвернулась от него.

— Ты выйдешь за меня?..

— Ни слышать… — Мак продолжила было свою фразу, но, услышав эти слова, резко оборвала тираду: — Что… что ты сейчас сказал?!

— Я спросил, не окажешь ли ты мне честь выйти за меня замуж? — торжественно повторил Джонас.

Значит, она не ослышалась…

Они во все глаза смотрели друг на друга.

— Но почему?.. — пролепетала она первое, что пришло на ум.

— Большинство женщин сказали бы: «Нет, Джонас» или «О, как это неожиданно!». А ты спрашиваешь — почему? — Джонас улыбнулся и пожал плечами.

— Это немного неожиданно… — Лицо Мак заалело румянцем, она почувствовала, как ее накрывает жаркая волна.

— Но не для меня. Последние две недели без тебя показались мне адом, — тихо признался Джонас.

— Почему?.. — как попугай, вновь повторила она.

— Снова — почему? Мак, я не хотел в тебя влюбляться. Но ты… Ты самая эмоциональная, яростная, упрямая… — Джонас буквально захлебывался словами.

— Не могли бы мы вернуться к фразе о… любви? — Ее сердце стучало так громко, что он мог слышать его биение.

— Обворожительная, теплая, волнующая и самая прекрасная женщина из всех, кого я когда-либо встречал! Как можно было не полюбить тебя? — Джонас взял ее за руки и заглянул ей в глаза, а Мак показалось, что в самую ее душу…

Ее знобило и бросало в жар одновременно.

— Ты действительно… меня… любишь? — запинаясь, прошептала она.

— Боюсь, все еще хуже, — склонил голову Джонас. — За эти две недели я понял, что хочу с тобой очень многого: любви, брака, детей. Хочу быть твоим первым и единственным любовником. Хочу всю оставшуюся жизнь, просыпаясь, видеть тебя рядом. И больше всего хочу быть мужчиной, которого ты заслуживаешь, которого ты сможешь любить. Ты предоставишь мне шанс доказать, что я могу быть этим мужчиной?

Бог мой! Джонас любит ее, хочет жениться и даже… завести детей! У Мак закружилась голова.

— Ты хорошо все обдумал? Уверен? — покачала она головой, все еще толком не осознавая, что он сказал. — Потому что брак и дети значат для меня слишком много…

— На меньшее я и не согласен! — Джонас уже не знал, как убедить ее. — Мак, ты неправильно поняла мою идею с этими строительными планами. Первый план не затрагивает твой дом, а второй предполагает совершенно другое его расположение… В обоих случаях я вовсе не имел в виду снос твоей студии!

— Покажи! — потребовала она.

Джонас развернул второй план:

— Видишь? Вот эта стена вся будет из стекла, как потолок в той комнате. Это копия твоей студии, — быстро объяснял он, торопясь, чтобы разочарование от непонимания вновь не накрыло Мак с головой. — И еще… Я ездил к своим родителям, потому что люблю тебя. Потому что ты была права в том, что нужно разрешить эту ситуацию, распрощаться с призраками прошлого. — В горле у него пересохло, и он с трудом сглотнул. — Ты моя жизнь, Мак. Я прошу дать мне шанс доказать свои чувства. Я люблю тебя, безумно люблю и буду любить всегда. Что ты нужна мне такая, какая есть, даже одетая в свою вычурную одежду! — решительно закончил Джонас и замер, замолчав, ожидая своей участи, как преступник — приговора суда.

— И ты разрешишь мне ходить в том, к чему я привыкла? И не надо будет надевать все эти вечерние платья и туфли на шпильках? — поддела она его — то ли всерьез, то ли в шутку, Джонас так и не понял, да это было теперь и не важно.

А для Мак его последние слова значили больше, чем самое романтичное признание в любви. Он действительно ее любил!

— Насколько я понял, ты готова провести всю жизнь в том комбинезоне? — Джонас улыбнулся. — Дай мне шанс, милая моя… Клянусь, ты никогда об этом не пожалеешь!

— О, Джонас… — то ли пропела, то ли простонала Мак.

Он в тревоге не сводил с нее глаз:

— Что это значит? Это «нет, спасибо»? Или «дай мне подумать»?

— Это значит, что я очень тебя люблю! — просто сказала Мак.

— Ты меня любишь?! — Джонас выглядел потрясенным.

— Представь себе. Причем настолько, что мне безразлично, где жить и в чем ходить. Главное, чтобы ты был рядом, — произнесла Мак. — Я люблю тебя настолько, что и для меня эти две недели стали сущим адом! Я люблю тебя, Джонас Бьюкенен!

— Достаточно сильно, чтобы выйти за меня? — подхватил он.

— Достаточно, чтобы провести с тобой остаток моих дней, — добавила Мак радостно.

Несколько минут он пристально смотрел на эту хрупкую, маленькую женщину, и у него не было сил оторвать от нее влюбленный взгляд. Наконец, прижав Мак к себе, Джонас уткнулся в ее волосы, с наслаждением вдыхая их цветочный запах.

— Не верю, что отпустил тебя две недели назад… — шепотом признался он. — Знаешь, я думал, что все кончено…

— Поцелуй меня! — потребовала Мак.

— Я буду любить и целовать тебя всегда, — пообещал он, жадно впившись пересохшими губами в ее губы.

Такая жизнь вполне устраивала маленькую художницу…