Это, конечно, не значит, что в такие эпохи создается, безусловно, лучшее, так как высота достигаемого зависит от тех средств, которыми располагает эпоха для разрешения вставших перед нею проблем, зависит от степени зрелости и высоты предшествующей эпохи. Вместе с совершенством и обилием средств, ожидающих применения, растет смелость и энергия людей, растет сумма творений эпохи. Если же наследие прошлого примитивно и неразвито, то ее создания остаются лишь смелыми обещаниями и столь же смелыми дерзновениями. Масштаб для оценки может быть поэтому только относительным, и все-таки позволительно сказать, что все в такие эпохи шествует на высотах совершенства.

Такова сущность эпох, когда на историческую сцену выступает новый хозяйственный принцип, совокупность всего этого делает такие революционные эпохи столь величественными. Только филистер, дорожащий прежде всего своим «покоем», чувствует при виде них трепет ужаса. Тот же, кто еще видит на пути человечества прогрессивные идеалы, не может наглядеться на чудеса таких эпох и смотрит всегда с затаенной завистью на тех людей, которым посчастливилось жить в такую эпоху, ибо они видели и достигли вершины жизни, взбираться на которые составляет высшее счастье, доступное человечеству.

Всякий, кто сознательно идет вперед, лелеет при этом горячую мечту, желание, чтобы вновь настало такое время, и как можно скорее, потому что тогда человечество вновь осуществит ослепительные чудеса и откровения, более даже величественные, чем те, которые раньше озарили мир. Средства, при помощи которых будущее человечество разрешит свои новые проблемы, будут и абсолютно и относительно гораздо более развитыми и богатыми.

Тогда будут даны предпосылки для самого грандиозного творчества, ибо новое время встретит класс, сознательно и обдуманно подготовлявший величайшие цели, и в его рядах будет стоять уже не один Гуттен, а сотни тысяч. И тогда снова «жить» станет «радостью», и притом величайшей.

Такой эпохой был Ренессанс.

Другими словами, все здесь сказанное и описанное осуществилось в рамках европейской культуры, когда в XIV и XV веках на историческую сцену вторично выступил новый экономический фактор – развитие товарного производства и обусловленное им денежное хозяйство – и завершил собой средние века (первое выступление денежного хозяйства на историческую сцену относится к античному миру). Завершая средние века, он вместе с тем начал новую эпоху, которая в продолжение двух столетий переросла заключенное в рамки деревенской общины крестьянское и ремесленное производство, привела к смелой предприимчивости мировой торговли и положила первый камень для современного капитализма.

Революционное значение Ренессанса остается вне всякого сомнения. Это была величайшая революция, которая известна новейшему времени. Она была грандиозна не только по объему и продолжительности, но и по своему глубокому значению, ибо она охватила всю цивилизованную Европу, кончилась не раньше, чем новый принцип, воплощенный в ней, победоносно проник во все сферы жизни, и открыла собой величайшую эпоху европейского человечества после падения античного мира.

Она – исходная точка новой истории человечества.

Вместе с ней родилось величайшее благо культуры: нация и национальный язык. Раньше не существовало ни того ни другого.

До этой эпохи государства представляли собой не более как дикий сброд бесчисленных и в большинстве случаев друг другу враждебных групп интересов и были поэтому лишь очень слабо сплочены. Небольшая по объему марка, основная социальная единица средних веков, охватывавшая часто одну или в лучшем случае несколько соседних деревень, была тогда целым миром. Кто не был членом этой маленькой общины, был бесправен и считался чужим. Все, что относилось к другой марке, казалось за границей, принадлежало к другому миру, к которому вели лишь очень примитивные мосты и к которому обыкновенно относились враждебно. Каждый из этих других миров имел свои интересы, к которым в лучшем случае относились равнодушно, так как они оставались непонятными, но также часто против них ополчались враждебно, так как они грозили опасностью.

Основной чертой средневековой духовной структуры была поэтому чрезвычайная узость, обнаруживавшаяся во всех областях. Даже язык не служил объединяющим началом для отдельных местностей, разъединенных столькими же диалектами, и эти диалекты так же упрямо почитались, как границы марки. И даже уже на небольшом расстоянии эти местные наречия звучали так же непонятно, как чужая речь. В каждой стране говорили на тысяче различных языков. Только в очень критические моменты соседние марки проникались общими интересами, но, как только исчезали принудительные причины объединения, все так же быстро разбегались в разные стороны.

Такое положение вещей обусловливалось экономической базой Средних веков. Средние века жили натуральным хозяйством. Продукты производились только для собственного потребления, и обыкновенно каждый производил все нужное для жизни: пищу, одежду, жилище, орудия труда. Круг лиц, которым исчерпывалась частная и общественная деятельность каждого, состоял из производителя и его семьи, общины, к которой он принадлежал, и разве еще феодального сеньора, от которого он зависел как данник. В пределах этого круга удовлетворялись все потребности, и от продуктивной силы этого круга зависели последние. Феодал взамен дани предлагал защиту против всяких врагов. Такой общественный порядок, покоящийся всецело на изолированности и территориальной замкнутости сравнительно небольших групп, может в своем идейном отражении отвести лишь очень второстепенное место общим воззрениям, объединяющим отдельные элементы. Так, например, при подобных условиях не может быть места желанию взаимных сношений, и потому тогда и не существовало шоссейных дорог. Не было налицо общественной потребности, которая побудила бы к их постройке, предполагавшей совместную деятельность многих. С другой стороны, узость интересов отдельных формаций должна была неминуемо углубить и увековечить малейший антагонизм интересов. Всем этим объясняется продолжительное господство натурального хозяйства. Там, где ему содействовали к тому же еще географические условия: разъединяющие реки, горы и болота, отдаленность от всякого естественного сообщения и т. д., оно отчасти сохранилось даже и до наших дней.

Эта идиллия, в которой, впрочем, не было ничего идиллического в том смысле, как это понимали архаизирующие романтики, могла держаться долго еще и потому, что она постоянно из себя создавала те условия, которые ее упрочивали. И все-таки она не могла продолжаться вечно, а должна была рухнуть, когда враждебные ей элементы, ею же и созданные, достигли известной высоты развития. Этим враждебным натуральному хозяйству фактором, который в конце концов и разложил его, была естественная тенденция разделения труда, стремившаяся ко все более простым формам, приведшая сначала к образованию самостоятельного ремесла, а потом к возникновению торговли. В силу этой эволюции ремесло стало новой силой рядом со старой, и к тому же призванной победить последнюю. Тенденция к разделению труда, разумеется, естественное явление, всюду возникающее само собой, ибо она выражает фатальное следствие всегда и везде существующего стремления упрощать процесс труда, чтобы сделать его