— Дядя Петя плохой! Он пристает к маме, когда возвращается из города. Там он работает. Но приезжает к своей старухе. А месяц назад пьяный ввалился к нам. Они с мамой на кухне ругались, она прогоняла его, но он не уходил. Я зашел на кухню, а он на меня: — «Тебе чего надо, ублюдок?» — да, так и назвал, а потом говорит: «Вали отсюда, щенок, или в бочке с водой, как котенка, утоплю!» Ну, мама его скалкой. А он только засмеялся. Говорит: «Ничего, еще созреешь. Все одно по-моему будет, не хочешь по-хорошему, силой возьму». И ушел. Я спрашивал маму, что дядя Петя хотел от нее, но она только плакала. Потом он уехал. А сегодня, сейчас, когда шел к вам, увидел его. На улице. Приехал, видать. Меня заметил, сказал: «Передай матери, чтобы вечером гостя дорогого ждала». И заржал, как жеребец!

В глазах майора вспыхнул нехороший огонек.

— Так! Такие дела, да? За ветлой, говоришь, хата этого дяди Пети?

— Ну да, второй дом от проулка!

Есипов задумался, размышляя вслух:

— Второй дом от проулка за ветлой! Хм, уж не Скворцов ли его фамилия?

Валера утвердительно кивнул головой:

— Да! Вы его знаете?

— Еще бы! Вернее, знал пацаном! Он и в детстве гаденышем был. Таким и остался. Значит, приставал он к маме?

— Ага.

— Грозил?

— Да.

— Тебя обещал в бочке утопить?

— Да. Но он пьяный был. Он всегда, как приезжает, пьяный.

— Ясно…

Николай поднялся, прошелся по комнате:

— Ты вот что, Валера. О нашем разговоре маме ничего не говори, хорошо? Хотя нет, подожди, как же лучше сделать?

Он вновь задумался.

Мальчик смотрел на соседа, не понимая, почему тот вдруг разозлился. А то, что дядя Коля разозлился, Валера видел. Очень уж холодными стали вдруг его глаза.

Николай принял решение:

— Сделаем так! Иди сейчас домой и о том, что мне рассказал про этого «дядю Петю», маме ни слова. Но передай, что я просил никуда вас не отлучаться, пока не зайду. Хорошо?

— Хорошо. Но маму надо предупредить. Чтобы она вечером закрылась.

— Предупреди. Обязательно предупреди.

— Тогда пошел я?

— Иди, Валер, и сделай, пожалуйста, так, как я просил.

Есипов проводил мальчика на улицу, посмотрев на дом, о котором говорил Валера. Вон она, хата Петрухи — Жлоба, как раньше звали его все, кто знал. Правильно, вторая от проулка за ветлой. Ну что ж, Петюня, пришло время повидаться нам после долгой разлуки. Петр Скворцов никогда не был ни товарищем, ни тем более другом Николая. Он был на два года старше, но еще в детстве и юности пацаны и девчонки с улицы презирали этого хитрого, продажного, коварного и трусливого парня, которому за счастье было сделать кому-либо какую-нибудь гадость. Как-то раз его поймали на воровстве. В школе по пальто да курткам в общей раздевалке шарил. За что был бит. А потом ребят, что наказали его, таскали в милицию. Скворцов на них бумагу накатал и справку из больницы представил. Хорошо, что свидетелей не нашлось, хотя многие видели, как ребята отучали Жлоба от воровства, но следователю ни слова не сказали, никто.

А тот, почувствовав защиту милиции, начал борзеть, закладывая старому участковому всех подряд. И тех, кто яблоки в чужих садах обирает, и тех, кто на колхозном поле огурцы портит: на реку тогда ходили через поле, ну и давили овощи. И ничего особенного в этом не видели, так как после уборки этих огурцов оставалось море. Короче, был козлом Петя Скворцов, козлом и остался. Но теперь он стал козлом опасным. Ишь, мразь, увидел, что женщина с ребенком малолетним живет, и решил воспользоваться моментом, чтобы подмять ее. Ребенка не постеснялся, пригрозил. Сволочь. Ну, ничего, Петюня, сегодня ты кайфанешь. По полной программе кайфанешь. Так, что Ольгу с Валерой забудешь навсегда.

Подошел Соболев. У него, как ни странно, сегодня тоже был выходной.

— Какие дела, Коль?

— Дела, спрашиваешь? А я вот хочу тебе, как представителю власти, вопрос задать. Ответь мне, капитан, почему некий небезызвестный тебе господин Скворцов безнаказанно унижает женщину и ребенка, при этом грозя им?

— Ничего не понимаю. Ты о Жлобе, что ли?

— О нем, капитан, о нем.

— И кому он конкретно угрожает, кого унижает?

— А вот это я тебя, Вова, должен спросить! Кто из нас участковый?

— Погоди, погоди, давай все по порядку!

— По порядку? Пожалуйста.

Николай поведал другу то, о чем ему рассказал сын Ольги.

— Теперь обстановка ясна?

— Но почему сама Ольга мне ничего не сказала? И тебе, кстати, не сказала тоже. Почему?

— А тебе не понятно? Да чтобы слухи по поселку не рассыпались!

— Вот-вот, она не хочет слухов, а я как должен реагировать? Догадываться о том, что этот козел не дает ей прохода? Так что ты на меня не наезжай. Узнал бы, быстро Жлоба на место поставил бы. Короче, идем к Ольге. Мне надо только заявление, и я Скворцова в момент на выходной в КПЗ определю, тем более если он, как говорит Валера, пьян. А там и поговорю с ним! Идем! Вот только напишет ли заяву твоя ненаглядная?

Есипов остановил разгорячившегося участкового:

— Ладно, Володь, не кипятись. К Ольге ходить не надо. Я сам разберусь в ситуации.

Соболев подозрительно взглянул на друга:

— Ты чего задумал? Самоуправство? Хочешь вместо Жлоба в камеру предварительного заключения загреметь?

— Ты, что ли, туда определишь?

— Я могу закрыть глаза, а вот он заявление в отдел, не успеешь моргнуть, организует. И свидетелей найдет, и справочку из больницы. Так, если помнишь, уже было.

— Ничего он не успеет организовать. И сегодня же свалит из поселка. По-тихому свалит.

— Коля?! Прекрати!

— Иди, Володь, займись хозяйством. Или с семьей куда сходи. У тебя выходной, вот и отдыхай. В мои дела лезть не надо. Сам со всем разберусь.

Владимир сплюнул на траву:

— Тьфу, бля! Ну, до чего ты упертый? Хрен с тобой, иди, но предупреждаю…

Николай улыбнулся:

— Не надо, Вова, меня предупреждать. Я всегда отвечал за свои слова и действия. Будет необходимость, отвечу и на этот раз.

Есипов, повернувшись, зашел к себе. Соболев, проводив его взглядом, вновь сплюнул на траву, отправившись к своему дому. Николай в спальне достал из-под кровати сумку, из нее кобуру. Из кобуры извлек наградной пистолет, засунув его за спину под брючный ремень. Рубашку пришлось выпустить поверх брюк. Вышел на крыльцо. Прикурил сигарету и перешел дорогу, направившись к хате Скворцова. Шум попойки услышал еще от соседей. Гулял Жлоб, и гулял не один. Как минимум двое пьяно пели какую-то блатную песню. Дверь в дом Скворцовых оказалась открытой. Есипов вошел в сени, оттуда в предбанник, где справа находилась кухня и где за столом, уставленным водкой, пивом и различной закуской, сидели двое. Сам Скворцов и незнакомый Есипову, неопрятный, с виду крепкий мужик. Они одновременно повернули головы. Скворцов поднялся, развел в стороны руки и, криво улыбаясь, проговорил: