Почти 60 % одноклассников Шина получили направление в шахты, славившиеся высокой смертностью в результате обвалов, взрывов и газовых отравлений. Через 10–15 лет многие шахтеры зарабатывали антракоз — болезнь «черных легких». В большинстве своем они умирали лет в 40, а то и раньше. Шину было ясно, что путевка в шахту равнозначна смертному приговору.

Решал, кого куда послать, учитель Шина, тот самый, кто двумя годами ранее спасал ему жизнь. Учитель сообщал о назначениях, не объясняя своего решения. Как только учитель делал очередное объявление, подростков забирали новые хозяева — фабричные мастера, бригадиры шахтеров или руководители сельхозпредприятий.

Хон Чжу Хён получил направление в угольные шахты. Больше Шин его никогда не видел.

Мун Сен Сим, девушку, в 11-летнем возрасте лишившуюся в шахтах большого пальца ноги, отправили на текстильную фабрику.

Хон Сен Чо, друг детства Шина, некогда подтвердивший, что это он донес на мать с братом, и спасший его, таким образом, от дальнейших пыток, тоже отправился в шахты. С ним Шин тоже никогда больше не встретится.

Если в распределении рабочих мест и существовала какая-то логика, то Шин ее так и не понял. Он считает, что дело было в личных предпочтениях учителя, который надежно скрывал свои эмоции. Может, учитель симпатизировал Шину. Может, пожалел. А может, ему просто приказали приглядеть за парнем. Шин мог только строить догадки.

Так или иначе, учитель снова спас ему жизнь. Он послал его работать на свиноферму Лагеря 14, где двести мужчин и женщин растили сотен восемь свиней, разводили коз, кроликов, кур и держали небольшое поголовье коров. Корм для животных выращивали на полях вокруг фермы.

— Шин Ин Гын, ты направляешься в животноводческое хозяйство, — сказал ему учитель, — трудись там изо всех сил.

В Лагере 14 не было другого места, где можно было бы постоянно воровать столько еды.

Шин трудился там отнюдь не изо всех сил. Бригадиры, бывало, поколачивали его и других отстающих, но, как правило, не очень сильно и уж ни в коем случае не до смерти. Свиноферма оказалась для Шина райским садом посреди Лагеря 14. Иногда ему даже удавалось тайком подремать во время рабочего дня.

Порции в столовой были такие же, как на цементном заводе, текстильной фабрике или в шахте. Да и еда была ничуть не вкуснее. Зато в промежутке между походами в столовую Шин мог подкрепиться молотой кукурузой, которой он кормил поросят с ноября по июль. С августа по октябрь, когда его отправляли на прополку и сбор урожая, он закусывал той же кукурузой, капустой и прочими овощами. Время от времени бригадиры приносили на поле котелок, зажигали под ним огонь, и тогда все ели от пуза.

Ферма стояла вдалеке от реки, в получасе ходьбы от школы. Женщины с детьми ходили на ферму из поселка для семейных, остальные жили в общежитии. Спали на полу, но никаких издевательств, конфликтов и драк здесь не было. Шину даже не приходилось бороться за теплый кусок бетонного пола — он спал спокойным и здоровым сном.

На ферме ежегодно забивали около 50 свиней. Как зэк, Шин не имел права есть свинину или мясо других выращенных на ферме животных, потому что оно предназначалось исключительно охранникам и их семьям. Однако зэкам иногда удавалось стащить немного мяса. Запах жаркого мог привести к побоям и 50-процентному сокращению пайка, и поэтому они съедали ворованную свинину сырой. На ферме Шин не позволял себе ни думать, ни говорить, ни даже мечтать о мире за пределами лагеря. Никто не вспоминал о казни его матери и брата. Охранники не просили стучать на других зэков. Злоба, обуявшая Шина после смерти матери, сменилась безразличием. Период работы на ферме — с 1999 по 2003 год — он называет «периодом отдыха и покоя».

Но за пределами лагеря жители Северной Кореи не знали ни отдыха, ни покоя.

Голод и наводнения середины 1990-х практически уничтожили централизованную плановую экономику страны. Окончательно рухнула государственная распределительная система, кормившая большинство граждан КНДР еще с 1950-х. В стране бешеными темпами начал расти черный рынок. Торговать чем придется были вынуждены 9 из 10 семей.{18} Все больше северокорейцев тайком пробираются через границу в Китай в поисках пропитания, работы, товаров для торговли или возможности перебежать в Южную Корею. Ни Китай, ни КНДР не сообщают точных цифр, но по некоторым оценкам количество таких экономических мигрантов составляет от нескольких десятков до 400 тысяч.

Ким Чен Ир делал попытки пресечь этот хаос. Его правительство организовало целую сеть новых лагерей для «челноков», нелегально пересекающих границу. Но, возвращаясь из Китая с партиями галет и сигарет, они просто откупались от вечно голодных солдат и пограничников. Железнодорожные станции, подпольные рынки и темные переулки крупнейших городов переполнились умирающими от недоедания скитальцами. Детей-сирот, наводнивших эти злачные места, стали называть «странствующими воробушками».

Шин тогда ничего об этом не знал, но полицейское государство уже шло трещинами от зародившегося в народных массах капитализма, челночной торговли и необузданной коррупции.

Самых тяжелых последствий голода конца 1990-х удалось избежать благодаря помощи со стороны США, Японии и Южной Кореи. Но именно она породила в стране класс рыночных торговок и странствующих коммерсантов, которые на всем долгом пути Шина в Китай будут помогать ему пищей, жильем и ценными советами.

В отличие от остальных государств, получавших гуманитарную помощь, Северная Корея требовала исключительного права на транспортировку продуктов. Эти требования выводили из себя США, как самого щедрого донора, а также делали абсолютно бесполезными все технологии мониторинга поставок, применяемые по всей планете работниками Всемирной Продовольственной программы ООН, чтобы убедиться, что помощь достигла тех, кому предназначалась. Тем не менее, понимая катастрофичность положения и учитывая количество голодающих, Запад проглотил эту горькую пилюлю и между 1995-м и 2003 годами направил в Северную Корею продукты питания на несколько миллиардов долларов.

Все эти годы перебежчики из Северной Кореи рассказывали, что видели «гуманитарный» рис, пшеницу, кукурузу, растительное масло, сухое молоко, удобрения, лекарства, зимнюю одежду, одеяла, велосипеды и прочие товары, входившие в состав помощи, на лотках рыночных торговцев. В снятых на рынках фотографиях и видеозаписях часто можно было увидеть мешки с зерном, на которых красовалась надпись «Подарок от американского народа».

По оценкам независимых аналитиков, бюрократам, партийным функционерам и другим представителям правительственной элиты удалось присвоить почти 30 % гуманитарных поставок. Чаще всего они перепродавали продукты частным торговцам за доллары или евро, а доставку осуществляли на служебных машинах.

Сами того не подозревая, богатые страны-доноры практически накачали адреналином чахлый мирок северокорейской уличной торговли. Даже высокопоставленные чиновники не устояли перед соблазном зашибить деньгу на воровстве, в результате чего частные рынки вскоре превратились в основной экономический двигатель страны.