litbaza книги онлайнСовременная прозаПобег из лагеря смерти - Блейн Харден

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 51
Перейти на страницу:

Увидев, что к нему направляется Хон с лопатой в руках, Шин подумал, что тот собирается ему помочь. Он думал, что Хон прикажет помочь ему сдвинуть с места тачку. Но вместо этого Хон широко размахнулся и, ударив лопатой по спине, сбил Шина с ног.

— Возьмись за тачку как положено, — сказал Хон.

Он пнул Шина в висок и приказал встать. Как только он поднялся на ноги, Хон снова размахнулся и расплющил лопатой нос Шина, из которого сразу же хлынула кровь.

После этой экзекуции даже самые маленькие и слабые начали выкрикивать оскорбления в адрес матери Шина. С молчаливого одобрения учителя они стали обзывать Шина и регулярно избивать его.

В подземной тюрьме Шин растерял все силы и выносливость. Снова оказавшись в ситуации, когда надо было очень много и подолгу работать, получая крохотные пайки, он постоянно чувствовал зверский голод.

В школьной столовой он искал лужицы разлитой капустной похлебки, промакивал их руками, а потом слизывал с ладоней холодную, перемешанную с грязью жижу. И в помещениях, и на дорогах, и на полях он постоянно смотрел под ноги, разыскивая крупинки риса или просыпавшиеся бобы, рылся в коровьем навозе в надежде выудить из него непереваренные кукурузные зерна.

Как-то в декабре, через пару недель после возвращения в школу, Шин нашел в копне соломы засохший кукурузный початок и немедленно отправил его в рот. На его беду рядом оказался Хон Чжу Хён. Он подбежал к Шину, схватил его за волосы и оттащил к учителю.

— Учитель, когда все трудятся, Шин просто ищет, чего бы еще сожрать.

Как только Шин рухнул на колени, чтобы попросить прощения (этот ритуал самоуничижения он выполнял почти что инстинктивно), учитель ударил его по голове тростью, а потом громко позвал остальных школьников помочь наказать дармоеда.

— Идите сюда и дайте ему пощечину! — крикнул учитель.

Шин знал, что его ждет, потому что сам не единожды участвовал в процедурах коллективного наказания. Школьники выстроились перед ним в очередь. Девочки били его по правой щеке, мальчики — по левой. Ему помнится, что только после того, как одноклассники сделали пять заходов, учитель остановил избиение и велел всем отправляться на обед.

До заключения в секретной тюрьме и до того, как на него ополчились учителя и одноклассники, Шин даже и не думал винить кого-то в том, что он родился в Лагере 14.

Каждое мгновение своей жизни он посвящал поискам еды и попыткам избежать новых побоев. Его совершенно не интересовали ни мир за пределами лагеря, ни родители, ни история своей семьи. Если он и верил во что-то, то это была проповедуемая охранниками концепция первородного греха. Он четко знал, что у него, отпрыска предателей Родины, был только один шанс искупить вину (и единственный способ не погибнуть с голоду) — это упорный и тяжелый труд.

Но теперь он исполнился яростью и ненавистью. Его еще не терзала вина за смерть матери и брата — это придет позднее. Но месяцы, проведенные с Дядюшкой, заставили его задуматься, пусть еще совершенно абстрактно, о мире, находящемся за изгородью из колючей проволоки.

Шин вдруг осознал, что в мире есть много вкусной еды, которую он никогда не попробует, много мест, где ему никогда не доведется побывать. Грязь, вонь и серость лагерной жизни вытягивали из него все моральные силы, а в процессе медленного и робкого познания самого себя он начал понимать, что такое одиночество, раскаяние и желание лучшей доли.

Больше всего тогда он злился на родителей. Ведь именно из-за преступных интриг матери ему пришлось перенести страшные пытки, думал он. Кроме того, он винил ее и за издевательства и унижения, которым подвергали его теперь учителя и одноклассники. Он презирал мать и отца за то, что они эгоистично совокуплялись в трудовом лагере, не задумываясь, что произведут на свет детей, обреченных на смерть за колючей проволокой.

На поле казни отец пытался успокоить мальчика.

— С тобой все хорошо? Тебе что-нибудь повредили? Ты видел там свою мать? — снова и снова повторял он, имея в виду подземную тюрьму.

Но Шин даже не мог ответить от охватившей его ярости.

После казни даже само слово «отец» вызывало у Шина отвращение. В те редкие дни, когда его отпускали из школы (а происходило раз 14 в год), Шину полагалось навещать отца. Во время этих визитов Шин чаще всего отказывался с ним даже разговаривать.

Отец попытался извиниться.

— Я знаю, ты страдаешь оттого, что родился не у тех родителей, которых бы хотел, — сказал он Шину. — Тебе очень не повезло, что ты родился именно у нас. Но что теперь с этим поделаешь? Так уж все вышло.

Самоубийство всегда было одним из самых сильных соблазнов для северокорейских зэков.

«Самоубийства в лагерях были, в общем-то, обычным делом, — писал Кан Чхоль Хван в своих воспоминаниях о десятилетии, проведенном в Лагере 15. — Очень многие наши соседи выбрали этот путь… Обычно они оставляли после себя предсмертные записки с критикой режима или, самое меньшее, органов госбезопасности… Если по правде, то их родственников наказывали тем или иным способом независимо от того, было такое обличающее письмо или нет. Наказание семьи было правилом, не допускающим исключений. Партия считала самоубийство попыткой вывернуться из ее железной хватки, и если за этот фортель не мог ответить его автор, просто нужно было найти кого-нибудь другого».{14}

По сведениям сеульской Коллегии адвокатов, Департамент безопасности Северной Кореи сразу предупреждает узников, что за их самоубийство оставшиеся в живых родственники будут наказаны увеличением сроков заключения.

В своих воспоминаниях о шести годах лагерей бывший подполковник Армии Северной Кореи Ким Ён говорит, что иногда соблазн покончить с собой был почти непреодолимым.

«Заключенные были голодны настолько, что уже не ощущали голода и поэтому почти постоянно находились в полубредовом состоянии», — писал Ким.

Ким два года провел в Лагере 14, а потом был переведен в находящийся на противоположном берегу реки Тэдонган Лагерь 18, тюрьму для политических, где не так лютовали охранники и где зэки могли чувствовать себя чуть посвободнее.

Ким говорит, что в попытке раз и навсегда избавиться от голодных галлюцинаций, преследовавших его в Лагере 14, он прыгнул в ствол угольной шахты. Рухнув на дно шахты, израненный Ким чувствовал не столько боль, сколько горькое разочарование:

— Я жалел, что не нашел более верного способа положить конец этим неописуемым мукам.{15}

Хотя жизнь Шина после казни матери и брата превратилась в сплошные страдания, о самоубийстве он никогда всерьез не задумывался.

По его разумению, между зэками, поступавшими в лагерь с воли, и теми, кто родился внутри него, существовала фундаментальная разница. Многие из прибывающих теряли волю к жизни, убитые контрастом между комфортным прошлым и чудовищным настоящим, а у рожденного в лагере имелось своеобразное преимущество: полное отсутствие каких-либо ожиданий.

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 51
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?