Домин наморщил лоб и озадаченно смотрел на Динку. Он явно засомневался. Вот дурочка, надо было все-таки стоять на том, что она вообще ничего не помнит, а значит ничего и не было, глядишь и прокатило бы…

— Возможно, это какая-то индивидуальная реакция?

— Мы с Вороном, когда он у меня пистолет отбирал, еще головами друг о друга ударились, — с готовностью сообщила Динка.

— Значит, все твои подколки…? — он прищурился.

— Просто хотелось тебя позлить, — подтвердила Дина.

Он захватил ее руку, притянул к себе, а сам снова задышал где-то в области шеи.

— Ну и демон с этим всем. Я все время думаю о тебе, Дина. Твой запах меня с ума сводит, даже когда ты не рядом, я его помню…

— Конечно, Домин, — Динка отодвинулась дальше, — ты же не склеротик. Конечно помнишь, это был твой гель для душа, правда женский, ты можешь облиться ним с ног до головы, можешь ходить с ним по дому и нюхать сколько влезет. Хочешь, я куплю тебе еще?

Домин откинулся на стенку и застонал, растирая ладонями лицо.

— Дина, ты вообще можешь говорить серьезно? Я пытаюсь объясниться с тобой, ты не идешь у меня из головы, я веду себя, как пацан в самый пик переходного возраста, а тебе лишь бы подурачиться.

Все верно, и это единственный способ для нее сохранить хоть какое-то самообладание. Попробуй крепко стоять на ногах, если чертов Горец увивается вокруг, дышит в шею, гладит спину, пусть она даже туго перебинтована. А хочется просто повиснуть на его шее и правда послать все к демону… Динка сгребла себя в кучу и приняла озабоченный вид.

— Даже не знаю, чем тебе помочь, Макс. У меня из знакомых врачей только зубной техник, он открыл кабинет в моем доме, в подвале. Вряд ли он лечит сексуальные расстройства, но если хочешь, я могу спросить.

Домин уперся лбом ей в плечо и засмеялся. А она не могла и не хотела отстраняться, было в этом что-то другое, чего между ними еще не было, и Дина боялась это новое спугнуть. Прямо перед ней был затылок, на который так захотелось положить руки, что даже кожа на ладонях зудела. Она на всякий случай сцепила их за спиной.

— Динка, — он впервые так ее назвал, — я когда-нибудь укорочу твой длинный язычок.

— Не беда, я выучу язык жестов. Я уже знаю один, хочешь покажу?

— Не надо, — он схватил ее за руку, поспешно опустил вниз и оглянулся по сторонам, — я уже и так достаточно позорился.

Они стояли рядом, он держал ее руку в своих, и Динка молчала, не чувствуя в себе силы произнести хоть слово. Она понимала, что нужно отнять руку, продолжить или вообще закончить разговор, все равно по итогу бессмысленный и безрезультатный.

Она не примет его предложение и никуда не поедет, а если Максим начнет настаивать, они снова разругаются и наговорят друг другу гадостей. Надо как-то выкручиваться, что-то делать, но делать ничего не хотелось, а хотелось придвинуться ближе и так и стоять, вдыхая его запах с закрытыми глазами. Первым отмер Домин.

Он снова развернулся к ней и, так и не выпуская ее руки, сказал совсем другим тоном, очень серьезно и даже сурово. А железобетонный Горец тоже, оказывается, был под напряжением.

— Дина, ты сказала, что тебя от меня воротит. Если это было сказано от злости, просто, чтобы меня задеть, ничего не говори. Если это правда, и ты больше не хочешь меня видеть, скажи или кивни. Я обещаю, что исчезну из твоей жизни.

Динка удивленно посмотрела на него, закусила губу, забыв о ссадине, и тут же охнула. Домин придвинулся совсем близко, прикоснулся к губе пальцами, словно снимал боль, и выжидающе смотрел на нее, а в глазах его плескалось что-то, ну пусть ожидание, потому-что страхом назвать это было бы слишком самонадеянно. Динка не выдержала и опустила голову. И услышала, как с шумом выдохнул Домин.

— Кроме глуши, в которой я живу, у тебя еще есть ко мне претензии? Если нет, я объявляю официально, что начинаю за тобой ухаживать. Идем посмотрим, есть ли там луна, если есть, готовься, я буду читать тебе стихи, — он потянул ее в сторону выхода.

Наверное, у нее глаза были, как недавно у Плоского, размерами с диски от колес. Целый день Динка как опытный полководец старательно возводила оборонительную крепость, укрепляла ее и вооружала, а этот самоуверенный Домин за какие-то четверть часа влегкую определил самые уязвимые места и нанес всего несколько метких ударов, и теперь того и гляди, ее крепостная стена рухнет, как песочный замок. Динка из последних сил цеплялась за остатки решимости.

— Нет, Максим, не надо стихи.

Он снова напрягся и глянул на нее непонятным жестким взглядом, в котором промелькнули упрек и даже усталость. Динка осеклась, Максим прав, они не в детском саду. И коль у нее не хватило духу оттолкнуть его, мужчину, который, надо быть честной перед собой, так же прочно засел у нее в голове, то и вести себя следует соответствующе. Она улыбнулась ему.

— Не надо стихи, Макс, Новый год уже давно прошел. А я сомневаюсь, что твой репертуар выходит за рамки новогоднего утренника. И я не люблю поэзию. Нет, Домин, ты сыграешь мне на гитаре.

Складки на лбу разгладились, сейчас серые глаза Горца смеялись. Домин поднял ее руку и поцеловал в ладонь.

— Договорились.

И ушел, прихватив всю свою службу безопасности. Наверное, на репетицию.

Ночь, к счастью, прошла тихо и спокойно, Динке очень повезло. Если бы сейчас набился полный зал народа, то ее хватило бы максимум до полуночи. А так крупье на карточных столах скучали в одиночестве, лишь на рулетке привычно раскладывал свои две фишки Сиротка.

Его так окрестили мальчишки с рулетки. Как-то само собой получилось, что, хоть они все прошли одинаковую подготовку, в работе смена разделилась: мальчики на рулетку, девочки на карты. Сиротка — высокий сутулый мужчина лет сорока, вечно какой-то помятый и несчастный — приходил каждый день, разменивал сто долларов, брал фишки самого мелкого номинала и ставил по одной-две на поле. И каждый раз когда проигрывал, плаксиво причитал: «Что же вы сироту-то обижаете?». Ну как есть Сиротка.

Сам он почти всегда проигрывал. Зато стоило кому-либо начать по-крупному ставить на рулетке, Сиротке тут же фантастически везло, и он мог даже выиграть приличную сумму. Для него приличную, конечно же. Зато тот, первый, проигрывался подчистую, поэтому Сиротку на рулетке берегли и ценили, как живое орудие Закона Равновесия Вселенной, правда, не в материальном измерении, а в принципе.

Динка, отстояв свой положенный час, даже не пыталась бороться со сном, ее до сих пор не отпускало чувство, будто у нее в голове какая-то пелена, и пока она не спадет, не видать Динке трезвости ума и ясности мышления. Конечно, ей не мешало бы сегодня остаться дома, но зато то, что они увиделись и объяснились с Доминым, было безусловно к лучшему, теперь ей не придется терзаться неизвестностью, как она непременно терзалась бы три дня до следующей смены.