— Что же такое он знал?

— Ну, скажем, когда и кто приходит и уходит. Квин знал, кто чем занимается, помнил малейшие подробности обо всех окружающих. Готов поручиться, в какое бы время дня и ночи вы ни спросили его, он мог сразу ответить, кто находится в данный момент в общежитии, а кто нет. А про половину отсутствующих еще бы и сообщил, куда они пошли.

Перрин остановился, пауза затянулась: комендант просто сидел и смотрел вперед, в пустоту. Брайони не была уверена, потерял ли он нить рассуждений или решил о чем-то умолчать. Но она понимала, что сейчас самое важное — поддержать разговор, не теряя самого непринужденного и спокойного тона.

— А что именно стало отправным моментом, после которого вы стали выделять его из числа других студентов?

— Был тут один случай, вскоре после его появления, который меня встревожил. Я иногда делал ночной обход. Сейчас его проводит охранник, а я исполняю обязанности коменданта, но тогда у меня было два помощника, и мы по очереди дежурили целыми сутками. Обход обычно проводили в час ночи, а потом еще раз — часа в три или в четыре, перед рассветом. Предполагалось, что ребята не должны выходить из общежития после полуночи без разрешения, но, естественно, некоторые нарушали это правило, а потом старались проскользнуть внутрь через боковую дверь и подняться по лестнице номер четыре, не зажигая света. Но мы отлично знали, кто там крадется. В той части здания очень темно, так что ребятам приходилось идти на ощупь, а отсюда, из моего кабинета, ничего не слышно. Ну так вот, тот парень, Мэтью, вероятно, решил разыграть другого студента, который возвращался очень поздно. В проходе возле лестницы номер четыре стояла вешалка с крючками, на которых многие ребята оставляли свои пальто и куртки. Короче, Мэтью Квин взял одно пальто — такое толстенное, типа шинели, — и, как я понимаю, ждал, пока не выключат свет. Тогда он положил пальто на ступеньки, на самом верху. Уж не знаю, сам ли он додумался до этого фокуса или нет, но получилось всё, как Мэтью и хотел. Тот припозднившийся студент был пьян, он споткнулся о пальто и свалился с лестницы.

Повисла очередная пауза: блеклые голубоватые глаза коменданта следили за клубами дыма, поднимавшимися от сигареты, которую он держал между большим и указательным пальцами. Пепел упал ему на ботинок, но он словно не замечал этого.

— В общем, после этого парня вырвало — там повсюду была жуткая грязь, — и он ударился головой о перила, в самом низу. К счастью для него, я как раз шел с фонарем и услышал странный шум: бедняга отчаянно хрипел, захлебываясь собственной рвотой. Мне пришлось делать ему искусственное дыхание рот в рот, что при сложившихся обстоятельствах было весьма неприятно. Когда он наконец начал нормально дышать, прочистив горло, я присел на минутку, чтобы самому очухаться, прежде чем звонить в больницу. И тут раздался голос — совсем рядом: «Отличная работа, комендант». Я направил туда свет фонаря и увидел Мэтью Квина, он стоял у основания лестницы и улыбался.

Я его спросил: «Что ты здесь делаешь? Беги-ка лучше, позвони в больницу», а он даже с места не двинулся. Просто стоит и улыбается. Когда я вернулся, вызвав врача, он уже исчез.

— А откуда вы узнали, что пальто положил именно Квин? — спросила Брайони.

— Он сам в этом признался. Было расследование, и Мэтью признался. Сказал, что это была шутка, что он якобы не хотел причинить парню вред, а просто решил разыграть его. Всякая такая чушь. Но врачи, которые приехали, утверждали, что парень лежал внизу минут десять, пока я его не нашел. И что, интересно, делал все это время Квин?

— А у вас есть на этот счет предположения?

— Есть. Я думаю, что он стоял там и слушал, как другой студент задыхается — а звук был жуткий, поверьте мне, — и он ждал, пока тот парень умрет. И при этом улыбался. Конечно, мы не могли доказать это. Квин заявил, что был обеспокоен тем, что могло случиться, и стал пробираться вниз, чтобы посмотреть. Но это неправда. Я бы услышал, как он идет. Квин стоял неподвижно, в нескольких шагах от меня, все это время. Но когда расследование закончилось, его решили оставить в университете, только вынесли предупреждение. Приняли во внимание его возраст, Квин ведь был моложе всех — ему едва исполнилось семнадцать. Помню, тогда они сказали: мальчик с трудом адаптируется к новому окружению.

Но после этого Квин всегда усмехался, встречая меня, таким особым образом, словно знал секрет. Иногда останавливался и говорил мне что-нибудь или задавал вопрос, но это явно была провокация. Обычно это была какая-нибудь гадость, парень просто хотел увидеть мою реакцию, я так считаю.

— Вы можете привести пример?

— Он рассказывал о каком-нибудь трупе, который привезли в анатомическую лабораторию, о том, что с ним делали, что с ним стало. Я делал вид, что не слушаю, но невозможно ведь заткнуть уши, правда? И еще у него в комнате были развешаны на стене все эти рисунки.

— Какие рисунки?

Перрин покосился на Брайони, затем взглянул на сигарету, все еще тлевшую у него в руке.

— Анатомические.

— Но я уверена: у всех студентов-медиков есть анатомические рисунки. Мы тоже делали их на занятиях по анатомии в Хендоне.

— О да. Наброски, зарисовки. Я такое много раз видел. Технические рисунки, они так их называют. Все студенты-медики их делают. Но у него были другие. От них мороз по коже шел. Например, там было изображено лицо человека, полностью препарированное, но оно смотрело прямо на вас открытыми глазами. Еще он рисовал животных. Потом уборщики рассказывали о зарисовках женщины с высоко задранной юбкой, и внизу у нее вся кожа была срезана. Квин сказал, якобы дал ему друг-художник. Лично я подобное не считаю искусством. Я много чего видел в жизни, но это просто ни в какие ворота, вы уж мне поверьте. Я заставил его убрать их со стены.

Комендант снял очки и начал протирать их серым от грязи носовым платком. Он снова замолчал. Брайони набрала уже было воздуха, чтобы задать следующий вопрос, и тут в голове у нее раздался голос: «Дождись подходящего времени». Перрин засунул платок обратно в карман, посмотрел стекла очков на свет, а потом обеими руками осторожно водрузил их на нос. После этого внимательно поглядел на Брайони.

— На мой взгляд, эта работа не для женщин. Расследование убийств. Мне не нравится обсуждать все это с юной леди.

На этот раз Брайони не выдержала:

— Мистер Перрин, заверяю вас, я…

— Твердый орешек, так надо понимать? Вы это хотели сказать? Полагаю, вы должны понимать, что делаете. Видите это окно? Встаньте и посмотрите в него, потому что с того места, где вы сидите, двор не виден.

Окно занимало по ширине почти всю стену, подоконник находился на уровне груди. Оно было невероятно грязным. Потеки дождя засохли среди сплошного слоя застарелой пыли. Выглянув, Брайони увидела большую мощеную площадку с каменным фонтаном посередине — да ему лет двести, не меньше, прикинула она. Должно быть, этот фонтан находился здесь еще до постройки общежития. На скамье сидел студент, читавший записи, а еще двое болтали неподалеку.