— Смотри, — показал Филипп. — Кто-то идет. Довольно далеко от них показалась истощенная фигура, которая, опираясь на посох, пробиралась по жаркой пустыне. Это был мужчина. В рваном грязном одеянии, когда-то бывшем белым. Длинные волосы, влажные от пота, прилипли к его голове, и, казалось, что он в любую минуту готов потерять сознание.

Филиппу показалось, что он видел его раньше.

— Теперь я знаю, где мы! — воскликнула Сатина. Она показала дрожащим пальцем на щель двери:

— Я знаю, что это за дверь. Мой дед однажды рассказывал мне о ней. Ты удивлялся, почему Люцифер не запрет ее, если боится, что кто-то может ее открыть. Но он не может. Дверь заколдована. С помощью белой магии. Дверь нельзя запереть. Она… как бы это назвать… своего рода Дар ненависти от Бога.

— Дар ненависти? — Филипп растерянно потряс головой. — Зачем Бог подарил Люциферу дверь?

— Потому что рассердился на него за кражу шлепанцев во время Фестиваля Пакостей. Ты знаешь, мы их видели в музее. В качестве ответной «благодарности» Бог подарил Люциферу заколдованную дверь, которая всегда будет напоминать ему о том, что находится с другой стороны.

— И что же это?

Сатина кивнула в сторону изможденного мужчины, который, спотыкаясь, шел им навстречу.

— Это — самое большое поражение Сатаны.

Мужчина в потрепанной одежде, казалось, не видит и не слышит их. Его затуманенный взгляд был одновременно направлен на какую-то дальнюю точку горизонта и в то же время на то, что было его единственным спутником в этом пылающем мире: на мысли в своей голове.

Жаркое солнце было в зените, свет падал на него прямо сверху вниз, отчего казалось, что его голова сияет. И еще он совсем не отбрасывал тени.

В этот момент до Филиппа дошло, кто это был, и он ахнул. Неужели это правда?

— Похоже, ты устал? — раздался справа от них вкрадчивый голос.

В тени большого камня стоял Дьявол.

Он возник из пустоты, и сначала Филипп не мог его узнать. Одет он был в свободную черную одежду, не видно было никаких следов болезни. Напротив, выглядел Сатана молодым и сильным.

Он сложил руки на груди, его черные глаза светились.

— Послушай, Иисус, — он вздохнул и покачал головой, — что ты с собой делаешь?

Изможденный человек остановился и повернулся к тени, стоявшей в тени. Потом поднял посох и указал на Люцифера.

— Я тебя знаю, — сказал он.

Голос его был таким же сухим, как песок пустыни.

— Знаешь? — Дьявол хвостом подобрал с земли камень размером с кулак. — Дорогой друг, не похоже даже, что ты знаешь самого себя. Сорок дней. Сорок долгих дней ты шел по пустыне, не принимая пищи и питья. Ты не голоден? Не испытываешь жажды?

Прошла минута. Сатана и Сын Божий смотрели прямо в глаза друг другу. Казалось, температура в пустыне повысилась.

— Если ты на самом деле то, что ты говоришь, — продолжил Люцифер своим обычным голосом гремучей змеи, протягивая изможденному человеку камень, — если ты Сын Божий, преврати камень в хлеб.

Взгляд Иисуса упал на камень, его живот издал громкие урчащие звуки.

Улыбка на губах Дьявола стала шире.

— Нет, — ответил Иисус, и его усталые глаза, казалось, стали веселее. — Я сыт. Не хлебом единым жив человек, а еще и словами из уст Божьих.

Он повернулся.

— Подожди, подожди! — крикнул Люцифер и побежал вслед за ним. Под черным плащом взмахнули большие, как у летучих мышей, крылья, от чего песок в пустыне взлетел.

Песок попал Филиппу в глаза, и какое-то время он ничего не видел.

Он принялся усиленно моргать, песчинки выкатились из глаз, и тут он увидел, что они уже не в пустыне, а на высокой крыше, откуда простирался вид на древний пыльный город. Дома были глинобитными, по улице люди вели ослов.

— Где мы теперь? — спросил Филипп Сатину, стоящую рядом.

— На крыше храма. Город называется Иерусалим.

В нескольких метрах от них, вплотную к краю крыши, стояли Иисус и Дьявол. Их светлые и темные одежды колебались от теплого бриза, который, правда, был не таким горячим, как ветер в пустыне.

— У тебя нет таких крыльев, как у меня, потому что человек — существо, стоящее гораздо ниже, — сказал Люцифер, немного задыхаясь после перелета. — Но для Иисуса Христа это ведь не играет никакой роли, да? Прыти отсюда. Если ты и вправду Сын Божий, то его ангелы подхватят тебя, и с тобой ничего не случится.

Иисус посмотрел на Дьявола. Потом покачал головой:

— Это ты искуситель, а не я. Я не искушаю моего Бога.

Он повернулся и отошел от края крыши.

Люцифер смотрел на него. Кадык энергично пульсировал на его шее, а хвост хлопал, как у рассерженной кошки.

— Подожди! — закричал он и пошел за человеком в грязном балахоне. Он еще раз расправил свои огромные крылья. Они закрыли солнце, и все стало черным.

Когда свет вернулся, оказалось, что сцена снова переменилась.

Филипп и Сатина стояли на высокой горе. Над ними не было ничего, кроме синего неба. Даже птицы и облака не могли подняться на такую огромную высоту, отсюда можно было увидеть… да, все сразу. Все царства, глубокие океаны, бурные реки, дремучие леса, снежные вершины гор, животных и людей, которые отсюда казались крохотными насекомыми.

Зрелище было фантастическим, и душу Филиппа наполнила огромная радость.

— Весь мир, — прошептал он и взмахнул руками; ласковый ветер обвевал его. — Я вижу весь мир.

— Тс-с, — шикнула Сатина. — Испортишь удовольствие.

Недалеко от них стояли человек в белом одеянии и демон в черном. Как старый друг, Люцифер положил Иисусу руку на плечо, а другой рукой сделал широкий жест, представляя изумительный вид.

— Все это, — шелестел он так, как обычно шелестит ветер холодной зимней ночью, — все это может стать твоим. От самой высокой горы до самой маленькой снежинки, от красочной радуги до капли утренней росы, от кита в глубоком море до пыльцы на крыльях бабочки. Все это я могу подарить тебе, если только ты падешь на колени и будешь поклоняться мне.

Третий раз ответ Иисуса прозвучал еще быстрее, чем два первые.

— Изыди, Сатана, — сказал он и стряхнул руку Люцифера. — Ты слишком долго испытывал мое терпение. Я служу Богу и только Богу.

Он повернулся и пошел.

Сатана сгорбился, словно от приступа болезни. На его лице появились капли пота, он тяжело дышал. И внезапно стал больше походить на того Люцифера, которого знал Филипп.