У старших детей Ван Брекеров лица были более напряженные, они меньше улыбались на фотографиях, сделанных во время каникул, праздников или торжественных приемов. «Они слишком серьезно себя воспринимают, вот и не смеются», — говорили близнецы. «Им что, скучно жить?» — продолжал допытываться я, втайне надеясь обнаружить в этой семье какой-нибудь изъян, который позволил бы близнецам выскользнуть из семейных уз и войти в мой круг. Мне было бы приятно узнать, что у них тоже случаются семейные ссоры и скандалы, но близнецы отчаянно защищали старших братьев и сестру, несмотря на то, что большого интереса к ним не проявляли. Троим старшим Ван Брекерам богатство, судя но всему, не очень-то облегчало жизнь, так как у их отца были завышенные по отношению к ним требования. «Какого отца, Бернара?» — «Да нет же, их родного отца!» — восклицали близнецы. «А я думал, что он умер», — растерянно бормотал я. «Он не умер, а просто развелся», — терпеливо объясняли близнецы, и мне приходилось еще больше расширять их семейный круг, в который входил, оказывается, и этот здравствующий мужчина, который тоже снова женился и у которого были еще дети. «И вы их знаете?» — спрашивал я с надеждой в голосе услышать ответ: «Да ты что, конечно, нет!», но они только смеялись. «Разумеется, мы знакомы и иногда проводим каникулы у них в Австрии». У меня волосы дыбом вставали на голове, когда я пытался представить себе бесконечно расширяющийся мир, в котором жили близнецы. И те три года, которые мы провели вместе, три неполных года, прерываемых долгими годами разлуки, казались ничтожными эпизодами в нашей жизни.

«А с вашим отцом, то есть Бернаром, они общаются?» Близнецы бросили на меня удивленный взгляд. «Они хорошо ладят, он умеет их рассмешить». Дальнейшие расспросы на эту тему ни к чему не приводили, моя настойчивость лишь вгоняла их в смущение.

Помню, моя мать однажды заявила: «Не верь всему, о чем болтают близнецы. Не так уж и ладно в их семейке, судя но тому, что я узнала от их бабушки. Старшим детям Ван Брекеров не позавидуешь: с одной стороны — родной отец, у которого насчет них амбициозные планы, и с ним, насколько я знаю, не поспоришь, с другой — Бернар, но с ним им тоже не легче. Единственное отличие, что Бернар настолько талантлив, настолько умен, что играючи добивается своего и считает, что и окружающие должны вести себя так же». В общем, детям Ван Брекеров нужно было быть лучшими во всем, чтобы удовлетворить родного отца, проявлять жизнерадостность и оптимизм, чтобы удовлетворить приемного, и, вдобавок, сопровождать свою мамочку на многочисленные светские тусовки, где им приходилось приветствовать всех знакомых, любезничать и улыбаться. «Ну, а близнецы?» — допытывался я у матери. «Ох, с близнецами все по-другому», — задумчиво произносила она. «Как это, по-другому?» Но она не знала, что ответить. Близнецы жили отдельной жизнью, вот и все.

Я думал, что семья была для них тем миром, в который они не хотели никого впускать, даже меня. Я полагал, что был для них всего лишь случайным приятелем, маленьким соседом, которого им навязали бабушка с дедушкой, о котором вспоминаешь только тогда, когда выходишь из поезда, и который нужен лишь для того, чтобы скрасить долгие каникулы в провинции. Правда, они мне писали, делая это, как всегда, по-своему: сначала они присылали открытки, на которых стояли лишь их подписи, позже, через Интернет, Лео посылал свои рисунки, а Камилла фотографии тех мест, где они пребывали. Все это откладывалось у меня где-то в дальних уголках сознания, как-то само по себе, я им почти никогда не отвечал, возможно, потому что мне приходилось ходить к Полю, чтобы проверить электронную почту. В то время нам уже исполнилось по шестнадцать. Поль зарегистрировал на мое имя в своем компьютере электронный адрес, приказав мне выбрать пароль и держать его в секрете. «Пароль — это очень личное», — сказал он. Но я хотел, чтобы он знал мой пароль, а он в ответ: «Нет, так не пойдет, не хочу, чтобы ты звонил мне каждые пять минут и интересовался, что же тебе написала Камилла». — «Камилла?» — переспросил я, сбитый с толку и слегка растерянный. «Ну да, Камилла», — затем, секунду помолчав, добавил: «Или Лео… иногда я даже не знаю». — «Что ты хочешь этим сказать?» — спросил я, а он, смутившись, пробормотал: «Не знаю, Раф, временами я спрашиваю себя…»

Я пережевывал фразу Поля день за днем, я не искал в ней потаенный смысл, а просто ее пережевывал. Для меня Лео и Камилла были единым, неразделимым целым. Когда они были в нашем городке Бурнёфе, я видел их неизменно вместе, точнее, они были двумя полюсами одного пространства, по которому пробегали невидимые флюиды. Я парил в этом пространстве, пытаясь уловить эти флюиды, курсировавшие между полюсами, едва касаясь меня, пронизывая меня, рикошетом отлетая от меня и вновь возвращаясь ко мне. Только с Полем я обретал самого себя, и, когда мы были вместе, то мало говорили о близнецах. В глазах Поля они были всего лишь малышней из младших классов, из-за которых ему слишком часто не удавалось погонять со мной мяч после школы и которых он тут же забывал, стоило им уехать — попутного ветра и прощайте навсегда!

У меня же оставался лишь электронный адрес в интернете «[email protected]», выныривающий посреди моря спама, «leoetcamille» в связке, с этим «et» посередине, этим порочным и невинным соединительным союзом, который задерживал мое дыхание, вызывая за собой апноэ. Лео и Камилла, — иными словами, Лео это Камилла, а Камилла это Лео. Да, это был приятный сюрприз, когда вы указали на этот «двойной подтекст», господин психоаналитик, вы были довольны, впрочем, я тоже, у нас впереди был непочатый край работы, нам нужно было сразиться со смешавшимися в кучу понятиями, отделить «и» от «это», восстановить мое дыхание, открыть «мою неповторимую индивидуальность», как вы, месье, любили выражаться. Я был хорошим пациентом, не правда ли? Мы с вами прекрасно потрудились, и, может, теперь нам стоит хорошенько поработать с этим новым «и», вам и мне?

Ваш текст (ваше исследование, ваш доклад) не доставил мне удовольствия, когда я случайно наткнулся на него, листая журнал в книжном магазине, специализирующемся на научных изданиях, — я сразу заметил вашу фамилию. Объектом вашего исследования было «подчинение», разумеется, вы были весьма тактичны, изменив имена. Невероятно, сколько я сталкиваюсь с писательством: то близнецы заставляют меня вести дневник, то во Дворце правосудия ведут стенограммы, то Ксавье-воспитатель учит писать в своем дурацком кружке, а теперь еще вы со своим научным исследованием. Позвольте мне самому рассказать о своей истории, дамы и господа, замешанные в этом деле!

Единственной своей собеседницей я хотел бы видеть Наташу, которая никогда не слышала обо мне и книги которой я еще не читал, но чье имя принадлежит только мне одному. Спасибо тебе, Наташа, ты никогда не услышишь «Наташа и я», ни «Наташа это я».

Мой пароль был «близнецы», и Поль легко мог бы его угадать, однако я знал, что его не интересуют сообщения Лео и Камиллы. А я, сидя за компьютером в его комнате на втором этаже фермерского дома, долго маялся, не решаясь ответить на присланные издалека послания, затем все-таки подводил курсор на «ответить», надолго замирал, уткнувшись в пустой прямоугольник электронного письма, наконец набирал короткое «все получил», переводил курсор на «отправить», потом раз — и все закрывал. Я чувствовал себя не в своей тарелке — эта ферма, комната Поля плохо сочетались с электронными посланиями близнецов. Однако Лео и Камилла, нисколько не отчаиваясь, продолжали слать свои письма, словно ни время, ни пространство, ни даже мое молчание не принимались в расчет.