Ракитин тут же схватил «Онегу» и учтиво поднес ей огоньку, а я вытащил свои дежурные «Монте-Карло» питерского производства.

— Могу ли я узнать, где сейчас находится ваша племянница? — продолжал расшаркиваться наш бравый капитан, и я пожалел, что не захватил с собой диктофона.

— Она здесь, в городе, сдает сессию на юридическом факультете Университета, а живет у меня, во второй комнате, — Крестовской явно импонировала манера общения Ракитина, и она отвечала все более охотно и подробно.

— Извините за любопытство, Инесса Павловна, а часто ли ваша племянница не приходит ночевать?

Я замер: сейчас она нас выгонит и будет права! Господи, не обессудь!.. Но графиня уже целиком находилась во власти очарования учтивым капитаном и даже бровки не нахмурила.

— Ну, господин Ракитин, кто же из нас не влюблялся в двадцать лет и не гулял теплыми летними ночами!.. А Мариночка очень увлечена одним молодым человеком, к сожалению, не помню, как его зовут! Он тоже будущий юрист, и весьма одаренный!.. Ах, юность!.. — старушка не прочь была удариться в мемуары, но Олег вовремя пресек опасное направление беседы.

— Пардон, сударыня! А телефонный аппарат в комнате вашей племянницы единственный в квартире? Вы им тоже пользуетесь?

— Телефон?.. Конечно, один. Мариночка привезла его из Петербурга. Он такой сложный! Я его просто боюсь!.. — Крестовская передернула острыми плечиками.

— Но ведь вы куда-нибудь звоните по нему? — гнул в нужную сторону Ракитин.

— Нет, что вы! Мне, в общем-то, некуда звонить. А если возникает такая нужда, то у меня прекрасная соседка, Ольга Борисовна Мещерякова, тоже потомственная графиня. У нее аппарат самый обычный, «Русь-2001» — графиня рассеянно затушила папиросу. — Не хотите ли чаю, господа?

— Не обременяйте себя, Инесса Павловна, — взмахнул руками Олег. — Мы уже уходим — служба! Последний вопрос, у вас найдется фото мадемуазель Корсаковой?

— О, конечно! — Крестовская, как мне показалось, облегченно вздохнула и быстро извлекла из того же секретера вполне современную цветную фотографию, выполненную на обычном «Полароиде».

На нас с ехидным прищуром смотрела смазливая мордашка, никак не подходившая под описание элегантной дамы из гостиницы «Северная», данное мне портье-сутенером.

М-да, похоже, облом!

— Вы разрешите нам временно воспользоваться этой фотографией, сударыня? — вежливо попросил Ракитин. — Под мою ответственность?

— Не утруждайте себя, капитан. Мариночка обожает фотографироваться, а по сему и снимков у меня имеется достаточно, — графиня явно устала от нашего любопытства, и только врожденная тактичность, видимо, мешала ей выставить нас вон.

Переглянувшись, мы с Олегом поспешили откланяться, и уже в патрульной машине, расположившись на заднем сиденье и спокойно закурив, снова внимательно изучили фото.

— Ну, и что скажешь? — угрюмо поинтересовался Ракитин. — Какова бабуля?

— А чего ты ожидал? — у меня настроение тоже оставляло желать лучшего. — Голубая кровь да белая кость, а мы кто? Так, псы дворовые…

— Только без самоедства, Димыч! И так тошно, — отмахнулся Олег. Давай что-нибудь конструктивное.

Я взял у него фото и еще раз внимательно рассмотрел его. «Мадемуазель» Корсакова позировала перед камерой явно где-то в своем институте: на заднем плане смутно проглядывали очертания большого помещения, наверное учебной аудитории, и силуэты нескольких человек, и мужчин, и женщин. Но глубина резкости изображения не позволяла различить детали.

— Очевидно, девчонкой просто пользуются, — высказал я первое, что пришло в голову. — Не исключено, за деньги!

— Аренда номера?

— Вполне вероятно. Надо бы с этой Корсаковой повстречаться?

— Обязательно, но без тебя! — Ракитин решительно отобрал у меня фото.

— Ай-я-яй, капитан, не стыдно? Хочешь финишную ленточку единолично порвать?

— Шашлык и пиво, — невозмутимо отозвался этот карьерист. — Ладно, на задержание, так и быть, возьму. Выметайся, мне работать надо!

— Ну, и пожалуйста! Не больно-то и нужно! — я выбрался из патрульной машины и, не оглядываясь, пошел к своей «двадцатке».

Вдруг снова заверещал мой мобильник, и знакомый взволнованный голосок Жанны протарахтел скороговоркой:

— Котик, рыбка в банке! Дуй скорее!

— Понял, Тутси, спасибо! — внутри у меня все подпрыгнуло от сладостного предвкушения охоты и, не удержавшись, я повернулся к Олегу, как раз закрывавшему дверцу. — Эй, капитан, а я все-таки быстрее!

Не дожидаясь, пока до него дойдет смысл реплики, я нырнул в свою машину и врубил с места третью скорость, рискуя окончательно доломать коробку передач.

В «Наядах», несмотря на ранний час, уже тусовались две-три компании молодежи в разных концах полутемного зала. Сдвинув столики и заставив их пивом, колой и тарелками с чипсами и орехами, парни и девицы что-то громко, но невнятно бубнили друг другу с набитыми ртами и хохотали, давясь и обливаясь питьем и хлопая товарищей по мокрым спинам. У стойки с бдительным Мишкой посередине на высоких табуретах сидело человек пять. Одной из них оказалась Люська-Шанель (Людмила Аскольдовна Лоран, блондинка, метр семьдесят пять, 26 лет, студентка филологического факультета Университета), которая, завидев меня, притворилась, будто только что «срисовала клиента» и игривой походкой направилась прямо ко мне через зал.

Я напустил на себя фривольный вид и пошел навстречу так, чтобы столкнуться с ней где-то посередине помещения. Людмила подошла, взяла меня под руку и, улыбаясь во весь рот, быстро проговорила:

— Вторая слева, за стойкой! Сучка в голубом!.. — и уже громко: Какой шикарный мальчик и один! Не составите компанию скучающей девушке?

— С удовольствием, лапочка, — тоже довольно громко и развязно откликнулся я, увлекая ее к бару, поближе к незнакомке, и — уже тише: — А ты не перепутала? Эта рыжая!

— А какая же еще?! — снова зашипела Шанель, не забывая обольстительно улыбаться — артистка! — Я эту курву и в темноте наощупь опознаю!

Мы добрались до стойки, продолжая разыгрывать флиртующую пару, уселись на табуреты и заказали «пивка для рывка». Я, как бы невзначай, потянулся к зеркальной салфетнице на стойке и развернул ее так, чтобы все время видеть незнакомку не оборачиваясь. Мы сосали пиво, балагурили, тискали друг друга, а она с отсутствующим, даже сонным каким-то, видом продолжала неторопливо потягивать фруктовый коктейль из фужера и временами затягивалась сигаретой «Парламент», вставленной в мундштук из слоновой кости. На взгляд ей можно было дать лет 30–35, длинноногая, стройная, с высокой грудью под облегающим блескуче-голубым платьем без признаков нижнего белья, роскошная грива золотисто-рыжих вьющихся волос обрамляла немного скуластое с тонкими чертами лицо, огромные миндалевые глаза под изогнутыми с надломом бровями, длинные нервные пальцы, капризные, чуть припухлые, чувственные губы — м-да! От таких самостоятельно не уходят! Классная «чапа», как говаривала одна моя давняя знакомая, но — увы! — не та!