Внезапно в дверь забарабанили так, как будто по ней град ударил, и старая карга завизжала как сумасшедшая:

– Откройте! Иначе я позову постового! Грязная потаскуха, осквернительница! Этого мне ещё недоставало! Пьяного мужика в дом привела, я из-за тебя в криминальную полицию попаду!

Она тряслась за дверью от бешенства, я намеренно громко спрыгнула с кровати и сказала:

– Тсс!

Затем с показным смирением и робостью спросила:

– Что вам надо, госпожа Вондрачек? Идите к себе, дайте человеку спокойно поспать!

Однако старуха продолжала неистовствовать:

– Грязная шлюха, бесстыдница! Проститутка окаянная! Или тебе днём времени не хватает?

Тут я быстро подскочила к двери и отперла её. Она точно ведьма на помеле влетела в комнату, сорвала одеяло с кровати, рывком распахнула дверцу шкафа, заметалась как безумная, однако никакого мужчины не обнаружила. В ярости она готова была спалить меня своими горящими глазками, но я спокойно улеглась на постель и принялась щекотать свою малышку, как будто находилась одна в комнате. От переполнявшего её бешенства старуха не могла вымолвить ни слова. Я же, напротив, очень дружелюбно сказала, ни на секунду не прерывая своего щекотливого занятия:

– Видите ли, госпожа Вондрачек, я это часто делаю! Мне совершенно не нужен мужчина! Я сама себя ублажаю! Вечерами мне так хочется иногда доставить себе удовольствие! Это очень приятно, уверяю вас! Вам тоже стоит однажды попробовать, ведьма сварливая, старая карга! Если бы только у вас не воняло оттуда так мерзко! Во всяком случае спокойной ночи, госпожа Вондрачек.

Она как фурия выскочила из комнаты, я от всего сердца расхохоталась и в эту ночь спала таким глубоким и безмятежным сном, какой в последнее время редко меня посещал.

Но на следующее утро она ни свет ни заря постучала в мою дверь и ласково точно кошка промяукала:

– Фрейлейн Пепи, к вам пришёл почтальон с денежным переводом!

В полусне я выбралась из подушек и совершенно растрёпанная, в одном лишь домашнем халате, вышла в коридор, где письмоносец вручил мне пять новеньких хрустящих ассигнаций по десять гульденов. Я абсолютно ошалела от неожиданности и широко вытаращила свои заспанные глаза. Я получила деньги! Но кто мне их послал? Ксандль? В почтовом сопроводительном бланке обратного адреса не значилось, и когда я ставила подпись – ибо мне пришлось это сделать, я всё ещё терялась в догадках, от кого мог поступить этот денежный перевод. Затем у меня не оказалось нескольких крейцеров, которые требовалось уплатить в качестве почтового сбора, ибо свои скромные сбережения я дома не держала. Мгновенно приняв решение, я увлекла письмоносца в конец коридора, где в тёмном углу находился водопровод. Быстро оглядевшись по сторонам, я прислонилась к краю резервуара и, убрав руки за спину, заняла позицию. Мой легкий халатик сам собой распахнулся, а рубашка под ним была короткой. Письмоносец живым манером смекнул, что к чему. Я ощутила внизу нечто горячее, твёрдое и длинное, и, таким образом, получила прекрасный перепих в качестве утреннего приветствия. Впрочем, наш обмен любезностями был не совсем безопасным, поскольку на площадку выходило много дверей, и сейчас, в этот ранний час, из них обычно выходили женщины, чтобы опорожнить бадью или ведро. Но нас, к счастью, никто не застукал, и после нескольких толчков бравый почтальон добрался до финиша. Того, что он мне впрыснул, оказалось весьма немного, но такая его умеренность, надо думать, была явлением временным. Вероятно, минувшей ночью он успел дать заметно больше своей жене. Однако трахался он прекрасно и, главное, тихо. Совершенно не глядя на него, я почти закрыла глаза и радовалась деньгам, которые крепко сжимала в руке. Потом я почувствовала поцелуй в грудь, и письмоносец с огромной потёртой кожаной сумкой помчался на верхний этаж. По всей видимости, он потом заплатил несколько причитающихся с меня крейцеров из собственного кармана, очень легко при этом отделавшись, во всяком случае, гораздо дешевле, нежели если бы он захотел иметь меня в другое время.

Когда я возвращалась обратно в комнату, хозяйка приторным голосом спросила, не сделать ли ей для меня вкусного «кофеёчку». Теперь, когда эта скотина почуяла деньги, она стала как сахарная. Вместе с моими прежними сбережениями у меня теперь набиралось в итоге около восьмидесяти гульденов. Вне себя от счастья я прошла в комнату, умылась, оделась и собрала вещи как можно скорее, швырнула хозяйке деньги в уплату за месяц и. не проронив ни слова, вышла с чемоданом на улицу. Физиономию, которую она скорчила, я не забуду никогда в жизни! Она семенила за мной до ворот дома, угодливо гнула спину, извинялась, жалобно причитала и брюзжала, что я-де не могу так поступить с ней! Она мол всегда относилась ко мне как к «ребёнку в доме», а я вдруг надумала уходить. На прощанье я ещё поддала ей как следует локтем в бок, и услышала за спиной, как старая карга принялась браниться, пронзительно верещать и жаловаться на весь дом! Но меня это теперь мало интересовало.

Я без промедления уселась в омнибус, и уже во второй половине дня сняла себе светлую и приятную комнату в тихом районе Йозефштадт, заплатив сразу за месяц вперёд. Я также купила новое, очень миленькое платье в голубой горошек и отправилась в гости к Штеффи! Добрая подруга порадовалась вместе со мной, что я, наконец, снова немного выбралась из «канавы». И она до упаду хохотала, когда я рассказала ей историю с «почтовым сбором» для письмоносца! Но и она ума не могла приложить, кто это мог прислать мне деньги! Это наверняка был не Ксандль, и сама она их тоже не отправляла! Потом Штеффи сказала:

– Да какая, в сущности, разница, у тебя есть деньги и баста! А сейчас попробуй поработать в кафе «Оберлехнер»! Туда приходят только такие господа, которые после своих дел совсем не спешат домой.

За столиками у окна, по ту сторону больших зеркальных стёкол, сидели такие же девушки как я. Они давали возможность мужчинам, фланирующим мимо, любоваться ими, курили и очень редко поглядывали на улицу. Они располагались точно в витрине. «Оберлехнер» было кафе для любовных встреч, и если какому-нибудь господину одна из сидевших в нём девушек особенно приглянулась, он заходил в помещение и занимал место за соседним столиком. Девушка делала вид, что ни о чём не догадывается, однако клала ногу на ногу, позволяя потенциальному ухажёру восхищаться её красивыми щиколотками и кружевной нижней юбкой. Однако заговаривать и подсаживаться было не принято. В таком случае подскакивал старший официант и говорил гостю, что в их заведении это недопустимо.

В «Оберлехнере» всё было организовано следующим образом: мужчина незаметно делал глазами знак той из девушек, на которую пал его выбор, и если он тоже подходил ей – ибо девушки здесь были сплошные «милашки», которые уходили не с каждым – она незаметно кивала ему в ответ утвердительно и неторопливо выходила на улицу. Потом ждала его на ближайшем углу. Он же оплачивал свой счёт и счёт своей избранницы, и отправлялся за ней в гостиницу. Поблизости располагалось два такого рода отеля. Многие из девиц также снимали неподалёку комнату на день. Они могли себе это позволить, ибо дешёвыми они точно не были. От семи до десяти гульденов стоила такая «пассия» уже сама по себе, а оплатив и её счёт в кафе мужчина мог это весомо почувствовать на своём кошельке, поскольку некоторые девушки просиживали в «Оберлехнере» с двух часов дня до полуночи и ели и пили там за троих!