– Виктор Солонович, поймите, завтра будет поздно, нам ведь нужно еще снять медицинские травмы, они же наверняка есть, хоть внутренние какие кровоизлияния, гематомы или какие-то ушибы мягких тканей, нам натянуть хотя бы на средней тяжести! Кстати, куда они вас били? На лице следов нет, к сожалению, хоть бы маленькая шишечка, мы бы ее подкрасили тенями!

– Да в том-то и дело, – почти вскрикнул Клюка. – Мягкие ткани! Один схватил мою голову себе подмышку, наклонив меня, а второй стоял и со всей силы пинал по этому самому мягкому месту! Понимаете? Я было согнул колени и попытался присесть, но снизу было еще больнее, как по футбольному мячику, я даже кричать не мог от боли! И показания я сразу же снял в больнице, такие вещи я не откладываю на потом: тре-щи-на! В кончике копчика!

Ежихин с огромным трудом сдержал себя, чтобы не заржать как конь. Быстро опустил голову к чашке чая и медленно сделал большой глоток, как бы показывая собеседнику, что он глубоко задумался об услышанном.

– А какая разница, по справедливости говоря, трещина или перелом? Никакой! Это уже точно средней тяжести! И синяк все-таки нарисуем под очки, для фотографии! Но в больнице! Я оплачу вам отдельную палату, пока обследование пройдете, пока то-се… Эка невидаль, Виктор Солонович, пендели! А что, это разве не насилие? Наоборот, с особой жестокостью, ногами! Я-то думаю, чего вы все не присядете никак уже больше часа! Значит так, пишем заявление в милицию, а я звоню коллегам в Москву, диктую новость, фотки отправим второй волной в развитие темы!

– Подождите! А с моими партийными коллегами в области нужно согласовывать?

– Ерунда, они вас на руках будут носить за такой информационный повод!

– А московские газетчики? Пока следствие, пока какие-то показания, да вдруг выяснится, что это и не чекисты вовсе?

– Виктор Солонович, я этими штуками занимаюсь уже кучу лет. Никому нафиг не интересно, кто вам на самом деле пенделей надавал, понимаете? Вот смотрите. Ваш областной босс будет вас использовать втемную для собственного рейтинга, проводя свое расследование, приезжая к вам с апельсинами и фотографом, понимаете? Он вам, наверное, скажет огромное спасибо и ни копейки денег не заплатит, а просто вашу боль будет использовать на собственный пиар перед выборами. Московские либералы ваш случай будут использовать исключительно, чтобы обвинить ненавистный режим, эти даже и спасибо вам не скажут за очередной повод. Ваш губернатор Иван Иваныч, хоть ему этот скандал поперек горла будет и вообще он старой формации, но в пиаре-то все понимает! Если поднимется шум хороший, как миленький приедет к вам в больницу с апельсинами и милицией, чтобы пожать вам руку на телекамеру и сказать про свободу слова. Его враги и конкуренты на будущих выборах этим тоже, ясный пень, воспользуются и накинутся уже на него, забыв и про вас, и про чекистов. Понимаете, да? Всем найдется тема по своему вкусу, а вы будете лежать себе в больнице, лопать апельсины и подсчитывать, как растет ваш рейтинг узнаваемости параллельно авторитету среди земляков даже не района, области или бери еще выше. Может, вас даже как жертву режима в Москву пригласят работать или куда заграницу! Кстати, как вы думаете, за что вас? Нужен красивый повод…

Возбужденный Клюка, уже представляющий себя на обложках центральных газет, нервно покусывал губы. Потом лихо проковылял из сеней в дом и вернулся с районной газетой. Захихикал, рассказав о том, как глава прошляпил такую публикацию в районке, и дал почитать Ежихину. Это была статья о том, где он, депутат, ведущий городской краевед, презентовал итоги своего личного расследования и доказывал, что партизаны, по его подсчетам, грабили паракорцев в годы войны на двадцать процентов чаще, чем местные полицаи.

Турист, читая, жутко расстроился, так все хорошо шло, а тут опять его темное генетическое прошлое. Он думал, что причиной покушения на жизнь оппозиционера они раскрутят какое-нибудь ЖКХ, разоблачение коррупции, преступное разрушение какого-нибудь памятника архитектуры и прочие привычные крючки оппозиции. Не, ну что за патология такая, любыми способами обделать свою же страну и слепить из предателей героев?

– Э-э-й, ау, Иван Романович! Я готов! Новость на моем сайте в вашем ключе уже висит в разделе «Политика», пусть все-таки эксклюзив с моего сайта будет, ладно? Областной координатор звонил, безумно счастлив, сейчас же выезжает ко мне в больницу! И платную палату, кстати, он сам оплатит, сказал не дать вам потратить ни копейки, из уважения и гостеприимства, видимо! Вы хотели меня сфотографировать, пойдемте?

Перед Туристом стоял Клюка с коряво нарисованными синяками под очками, с пакетом, из которого торчали домашние тапочки, в другой руке был плащ и справка из рентген-кабинета.

– Вы, пожалуй, Виктор Солонович, идите, я зайду к вам в больницу, мне сейчас нужно несколько звонков сделать, я по улице погуляю.

– Хорошо, дорогой Иван Федорович! Я в палате сам селфи сделаю! Выходим, прошу вас, я дом закрою. Э-ге-гей, вернусь ли? Пожалуй, вы правы, молодой человек, – Клюка с легкой насмешкой глядел на Туриста. – Все всех используют втемную! Спасибо за идею! И вновь продолжается бой…

Клюка подмигнул Ивану и, насвистывая вечный мотив Пахмутовой, галантно раскланялся и отправился по переулку Курбского, между прочим, почти не прихрамывая.

Расстроенный Турист пошел в противоположную сторону. Он позвонил Кузнечко, который пришел в восторг от идеи и категорически запретил мешать Клюке. Потом он направился в тесную кафешку, что находилась аккурат у автовокзала, и через полчаса уже во всех подробностях знал всю подноготную избиения от скучающей буфетчицы, которая с удовольствием нашла в его лице собеседника и свободные уши.

Оказывается, отец Клюки родился в оккупации в семье полицая при комендатуре. Оставив мать с сыном в Паракорочке, он ушел с немцами, затем в Перестройку уже обнаружился в Лондоне, куда к дедушке успел слетать внук еще до его смерти. Поскольку он и все его родственники считались полицайским наследием, то наследники партизан никакого продвижения в социальном плане им не давали. Годы шли, память и противостояние постепенно сглаживались, обстоятельства забывались, и как раз подоспела Перестройка. Виктор Солонович благодаря лондонскому деду стал главным франтом в районе, он ходил в фирменных джинсах, кроссовках и бейсболке, всегда жевал резинку и издавал свою краеведческую газету, в которой слово «Паракарочка-Авеню» было всегда напечатано модной в Перестройку латиницей. Потом, уже в середине девяностых, он с удивлением обнаружил, что его краеведческая продвинутая газета никому особо и не нужна, а его демократическое обаяние, в отличие от суровых братков и повсеместного бизнеса, уже никого не впечатляет. Так он снова оказался на выборах, теперь уже в городскую Думу…

– Чаво-чаво! Экий ты, залетный, тугоухай! – поясняла толстая, но добродушная буфетчица, не переставая ни на секунду лузгать семечки. – Говорю же тебе! Поджопников ему мальцы с нашего поискового отряду надавали, они здесь позавчерась хлебом затаривались на свою вахту, а один такой и говорит: «Бить не будем, козлищу, но задницу распинаем для науки!». Во как! А ты чаво-чаво…