Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У тебя других мыслей не бывает? — я была зла, и всё так же хотелось сбежать на край света. От практически бессонной ночи жутко раскалывалась голова, и болело всё тело. От его цепких, удушающих объятий ныли рёбра, и почему-то болел живот.
— Все мои мысли должны тебе нравиться, жена, — оскалился в своей коронной ухмылке, и большая рука проследовала по моему животу вниз. Нет, нужно купить пижаму. От этих сорочек никакой защиты. — Ты же помнишь, что обещала мне вчера? Вот и замечательно.
Да, я помнила о нашей сделке. Но теперь она уже не казалась мне такой полезной.
Мои трусики затрещали, а одеяло слетело куда-то в сторону. Тяжёлое тело Валида вклинилось между моих ног, и сердце тревожно заныло.
Нет, я никогда не привыкну к этому. Это противоестественно — заниматься любовью с тем, кого не любишь. Так быть не должно. И вчера я в очередной раз убедилась в том, что с Хаджиевым меня ждёт лишь страх и отчаяние.
— Ну, чего ты? — он недовольно нахмурился, провёл пальцами по моим складочкам. — Не сжимайся. Расслабься. Сколько можно выпендриваться? — раздражённо рыкнул, когда я попыталась сжать ноги, и грубо вторгся пальцами в лоно. — Тихо лежи, сказал!
Его вспышка ярости передалась и мне. Мгновенно, молниеносно. Разлилась по венам горячей, обжигающей лавой.
— Ты животное, Валид, — покачала головой, прогоняя возбуждение, что уже шевельнулось внутри. — Только одно на уме.
Он прищурился, наблюдая за выражением моего лица, на котором я изобразила презрение к дикарю и его похоти. И ему не понравилось увиденное.
— Так, значит, животное? — его голос заметно сел, охрип от возбуждения, что полыхнуло в глазах чёрным пламенем. — А ты у нас, так понимаю, чистая и непорочная девочка, да? Жертва страшного насильника? Что ж, не вопрос. Раз я тебе всё равно не нравлюсь, раз я животное и моральный урод, который не достоин такой принцессы, то я не стану тебя разочаровывать. Ты права, Шах. Я урод.
Но вопреки своим словам отпустил меня. Поднялся на ноги, нервно передёрнул плечами.
— Не хочешь от меня детей, да? Так вот, моя капризная сука, это я не хочу, чтобы ты мне рожала! Поняла?! — схватив футболку, быстро натянул её на себя. — Не хочешь быть моей женой, будешь любовницей! И так, как ты нарушила наш уговор, будешь сидеть дома! Ни шагу за дверь! — схватив меня за руку, больно дёрнул вверх. — Ни шагу!
— Ненавижу тебя! Ненавижу! Никогда не полюблю! — и заплакала, не в силах сдержать ярость и беспомощную обиду, что бурлили в венах.
— Похуй, — прошептал на ухо и, толкнув на постель, пошёл прочь.
Чувствовал ли он себя деспотом, истязающим собственную жену? Нет. Вообще ничего не чувствовал. Кроме разъедающего кислотой желания заткнуть ей рот. Чтобы не смела ставить авторитет мужа под сомнение. Выпороть бы её, как того заслуживает, да рука на женщину не поднимется. Тем более, на свою.
— Валид? — Шамиль отвлёк его от бездумного разглядывания стены напротив.
— Что?
— Ты меня слушаешь?
— Слушаю. Повтори.
— Я говорю, что это был кто-то из охраны. Ворота исполнителю открыли с помощью пульта. Так же и закрыли. Можно, конечно, устроить допрос, но надёжнее поменять всех.
— А может, мне и тебя поменять?
Шамиль поморщился.
— Ты знаешь, что я тебе верен. Впрочем, если считаешь, что это не так, можешь меня убить.
— Даже не сомневайся. Если не найдёшь ублюдков до завтра, я так и сделаю.
У двери раздался смешок, и Валид удивлённо уставился на младшего брата. Прислонившись к косяку, тот с загадочной ухмылкой разглядывал Шамиля.
— И этот человек отвечает за твою безопасность, брат? Знаешь, я уже беспокоюсь. Ты так долго не протянешь.
— Что ты здесь делаешь, Саид? Я думал, ты с отцом.
Оттолкнувшись от стены, Хаджиев-младший шагнул к креслу.
— Исчезни, Шамиль. Нам с братом нужно поговорить, — швырнул на стол перчатки и потянулся за бутылкой.
Помощник взглянул на Валида, и тот кивнул.
— Так почему ты приехал, Саид? Неужели в гости?
Чушь, конечно. Младший брат ничего просто так не делает. Весь в отца.
Саид смерил Валида пристальным взглядом, налил в пустой бокал виски.
— Обычно я не делаю предупреждений. Но ты мой брат и дорог мне. Поэтому хочу предостеречь. Занимайся своими делами и не лезь к отцу. Его место займу я. А вам с Маратом и так неплохо, я не прав? У вас семьи, жёны-красавицы, скоро появятся дети. Зачем рисковать всем этим ради денег?
Валид почувствовал, как немеет челюсть, и руки сжимаются в кулаки. Саид никогда не отличался моралью, этим качеством, в принципе, не отмечен ни один Хаджиев. Но чтобы настолько охренеть…
— Подожди, — Хаджиев-старший медленно поднялся, обошёл стол. Положив руки на подлокотники кресла, в котором восседал Саид, склонился к нему. — Ты что хочешь сказать? Это ты, что ли, бросил взрывчатку в моё окно?
Сразу вспомнил слова Марата о том, что верить нельзя даже самым близким. Но это же, блять, уже край!
— Я, — младший развёл руки в стороны. — Но ты же понимаешь, что у меня не было цели навредить тебе или твоей жене. Это доказывает тот факт, что ты сейчас стоишь передо мной и хочешь меня ударить, — расплылся в широкой, белозубой ухмылке, и Валид впечатал кулак в его челюсть.
— Ты что творишь, Саид?! Я же тебе руки переломаю, блядь! — кто-то схватил его сзади, отрывая от брата, которого, надо заметить, вся эта ситуация лишь повеселила.
Поднявшись с кресла, стёр с разбитой губы кровь и сунул руки в карманы.
— Я же говорил, брат. Ваша с Маратом беда — излишняя эмоциональность. Дела так не делаются. Кроме того, в бизнесе нет родных и друзей. Я знаю, ты не поймёшь меня. Пусть вчерашнее досадное происшествие заставит тебя задуматься. Не лезь туда, куда лезть не стоит, Валид.
— Тыыы! — Хаджиев-старший взревел, отталкивая от себя Шамиля.
— Не стоит нервничать, Валид. Я уже ухожу. До встречи.
* * *
— Вы голодны? — предварительно постучав, женщина осторожно приоткрыла дверь и заглянула в комнату.
— Нет. Оставь меня, — проговорила негромко и вновь накрылась одеялом.
Хотелось испариться. Закрыть глаза и улететь куда-нибудь далеко. Туда, где Хаджиев никогда меня не найдёт. Но такого места я не знала, да и летать не умела.
Знаю, что жалеть себя крайне глупо и унизительно, но сил не осталось совершенно. Я будто выдохлась. Будто Валид высосал всю мою энергию, и осталась лишь оболочка.
Горько не было. Не хотелось плакать. Было как-то… Никак. Словно в вакууме.