И тот глаз, который наблюдал за мной в туалете через замочную скважину…

– Все в порядке, миссис Болл, – говорит Миа. Как ни странно, голос ее звучит спокойно. – Нам все было известно о заимствованиях. Мы же знали Саммер, помните?

И тут происходит странная вещь: миссис Болл смотрит на Миа с секунду, ее губы шевелятся, тело напряжено, а затем проходит доля секунды – и она сдается. Она шумно выдыхает воздух, как будто все это время держала его в легких и не дышала. С ее лица сползают все подозрения, смятение и гнев, и оно сморщивается, словно по старым линиям разломов – складкам, в которые въелась печаль. Прямо у нас на глазах она стареет еще на десять лет.

– Да, – говорит она, и даже голос ее звучит устало. – Да, думаю, знали. – Старуха неопределенно машет рукой в сторону уходящей за дом пешеходной дорожки, идущей между горами старого хлама. – Хэнк сейчас должен быть в своей мастерской за домом. Вы можете пойти и спросить его сами.

Мастерская Хэнка Болла имеет примерно такой же размер, как и сам его дом – и, в отличие от остальной части владений, здесь царит безукоризненный порядок. Обе двери на шарнирах раздвинуты, и видна вся мастерская – чистая и светлая, где в идеальном порядке расположены циркулярные станки, верстаки, скамьи, кульманы и полки. Одна стена полностью оклеена бумагой, на ней висят инструменты, а над ними прикреплены этикетки с названиями таких приспособлений, о которых я никогда даже не слыхала.

Еще одна стена сверкает от висящих на ней духовых инструментов – их здесь не одна дюжина. Отполированные поверхности туб, саксофонов, кларнетов отражают лучи солнца, как будто их оставил тут целый духовой оркестр перед тем, как поспешно куда-то сбежать.

Должно быть, мистер Болл занимается и старинными часами, потому что их здесь много, включая часы с кукушкой, остановившиеся в тот момент, когда все их деревянные фигурки оказались снаружи. Вокруг очень чисто и светло. Мистер Болл оседлал скамью и кропотливо возится с напольными часами, вынув из них все составные части, так что они выглядят как пациент на операционном столе.

Он едва поднимает взгляд чтобы посмотреть на нас.

– Чем я могу вам помочь? – Вот и все, что он говорит. Можно бы даже было подумать, что он не знает, кто мы такие. Но это невозможно.

Все знают, кто мы такие – по крайней мере, кто мы такие, по их мнению.

Миа подхватывает трепотню Эбби о весенней уборке и о найденном мундштуке. Надо отдать ей должное – хотя прежде врунья из нее была никакая, она вполне успешно справляется с делом.

Хэнк продолжает молча работать – его короткие толстые пальцы, изуродованные артритом, двигаются на редкость изящно. Я пытаюсь представить себе, как эти пальцы сжимают камень и бьют им по затылку Саммер. Но я вижу – и видела всегда – только тень, приставшую к ее спине, как какой-то чудовищный плащ и втягивающуюся ей в горло, когда она пытается закричать.

– Возможно, он и впрямь был частью одного из моих духовых инструментов, – говорит он наконец. – Но теперь это уже не важно, верно? Никто не хватился его за целых пять лет. Можете выбросить вместе со всем остальным. – Он наконец выпрямляется и вытирает ладони о джинсы, но не встает со своей скамьи. – Мы вообще не держим у себя ничего, до чего она дотрагивалась. Барбаре не нравится держать в доме ее вещи. Так что вы можете спокойно отправить все в утиль. – У него темно-карие глаза, прячущиеся под широченными кустистыми бровями, словно насекомые, скрывающиеся в гуще травы. – Не могу поверить, что вы явились сюда только из-за подобного старого хлама.

И я вдруг вспоминаю тот момент в туалете, когда спустила брюки до лодыжек. Вспоминаю треск половицы у двери в туалет и моргающий глаз в замочной скважине. Глаз был голубой.

– Саммер при вас когда-нибудь упоминала о девочке по имени Лилиан Хардинг? – спрашиваю я. Как ни странно, из-за того, что все эти годы назад за мной подглядывал не он – то, что это, должно быть, была сама Саммер, сделавшая это то ли в шутку, то ли для того, чтобы меня напугать, то ли из обоих этих побуждений – мне хочется повесить ее убийство на мистера Болла не меньше, чем прежде, а, наоборот, больше. Я внимательно слежу за его реакцией, но он и бровью не ведет.

– К Саммер сюда никогда не заявлялись никакие девочки, кроме вас, – говорит он. – Однако мне несколько раз приходилось выгонять отсюда парней, игравших в американский футбол. Саммер совсем вскружила им голову. Они были готовы перегрызть из-за нее друг другу глотки, дрались, как будто она была спортивным трофеем. Готов поспорить, что из-за этой своей свары они точно проиграли одну-две игры. – Он покачал головой. – Я ей говорил, чтобы она не гуляла с парнями, которые были старше. Она хоть понимала, чего они от нее хотели? Я говорил ей, что она влипнет в историю и накликает на себя беду. И вот, вот что случилось. – Он произносит это с внезапным ожесточением, и я чувствую, как стоящая рядом со мной Миа напрягается. Меня тянет взять ее за руку и сказать, что все будет хорошо. Но я напоминаю себе, что больше не в ответе за Миа. – Она доигралась и погибла.

– Вы говорите так, будто это она была виновата в том, что ее убили, – злюсь я. – Будто вы считаете, что она это заслужила.

Он встает. Упирается обеими руками в свою рабочую скамью и поднимается на ноги. На секунду возникает смутный страх, что сейчас он бросится на меня, чтобы побить.

Но он просто медленно, прихрамывая, выходит на солнце. Идя, он немного приволакивает левую ногу. Как и его жена, мистер Болл, похоже, постарел за последние пять лет на два десятилетия.

– Нет, она этого не заслуживала, – говорит он уже тише. – И это была не нее вина. Ей пришлось ох как несладко. Мамаша выгнала девочку на улицу, когда ей стало не хватать денег на наркотики и алкоголь. И ее футболили из одного паршивого места в другое. Это были по-настоящему паршивые места, и люди там оказались хуже некуда.

Меня захлестывает воспоминание: Саммер смотрит вперед спокойным взглядом в то время, как ее щека краснеет от удара моего кулака. Тогда я ударила ее в первый и единственный раз. Это был первый и единственный раз, когда я вообще кого-то ударила кулаком.

– Но своим поведением она определенно не облегчала себе жизнь, – продолжает он. – Вся эта ложь, все эти кражи. И шашни со всеми этими парнями: Джейком, Хитом, и этим малым Оуэном, которых допрашивала полиция, и один бог знает с кем еще. Мы думали, если дадим ей настоящую семью…

– Ага, конечно, – говорю я, складывая руки на груди. Кот все еще прячется в тени, и мне совсем не нравится его вид. Он здорово напоминает их старого кота, Бандита, которого Саммер ненавидела всеми фибрами души. – И вы шпионили за ней, просматривали ее электронную почту и практически держали дома взаперти…

Миа бросает на меня злой взгляд и бормочет:

– Бринн.

Но мне плевать. Кто-то убил Саммер. Кто-то втащил ее в круг, выложенный из камней, и принес в жертву. И мне надоело видеть лицо этого убийцы только в моих снах – зияющую дыру, которая превращается в туман, как только я просыпаюсь.