Публика аплодировала и свистела. Девушки визжали от восхищения и бросали рыцарям букеты цветов.

Я отчего-то вдруг приуныла и пошла к выходу. Во-первых, чтобы не видеть, если вдруг Черный рыцарь выбьет из седла моего Лерманта, бьющегося во славу меня, избранной Дамы Сердца. А во-вторых — это вот еще страшнее, — если вдруг мой рыцарь, празднуя победу, пойдет в таверну. И меня пригласит, конечно. Да-да. И там возьмет, например, и… съест оба шоколадных сырка. Оба. И свой. И мне предназначенный. Ням-ням-ням. Чав-чав-чав.

* * *

Музыканты играли джигу, тоненькая девочка в ветхом суконном платье с ослабленной на груди шнуровкой, открывавшей легкую батистовую сорочку, закатила глаза в экстазе и неистово била в барабан.

У входа в крепость, рядом с большой декоративной бочкой, размякший на солнце, дремал дедушка, одетый в казака. На бочке готическим шрифтом было начертано: «Продам пчоли і мiд».

Когда Миша Муха улетал, ну то есть должен был улетать самолетом в прекрасное далеко, он выставил на продажу свой дом. Ну такой неказистый вроде домик, один этаж, двора нет, садика нет, лавочки нет. А цена — ого!

— Муха, ты сдурел, Муха, совсем? Что за цена за этот сарай? — его люди спрашивали.

— Не покупай, — лениво огрызался Муха.

— Так я и не покупаю, — обижались и уходили.

А один, Бардияш, пришел. Глупый, а думал, что хитрый и пронырливый. И что аферист большой.

И Миша Муха ему сказал:

— Ты купи, Бардияш, ты не пожалеешь. Буду улетать, — таинственным шепотом добавил Муха, — что-то покажу. Ты купи-купи, Бардияш, не будь дураком, слушай. Увидишь, я тебе говорю.

И Бардияш купил, не думая. Потому что был дураком.

Ну я ж его знаю, Бардияша. Он был моим одноклассником. И, оценивая даже не уровень его образования, а его странные глупые поступки, наш учитель математики Владимир Иванович говорил:

— Между тобой, Бардияш Василий, и здравым смыслом — сто тысяч километров пути по бездорожью. Вы никогда не встретитесь.

А тут как раз мама Бардияша, которая была на заработках в Италии, потребовала вложить заработанное. Сказала купить дом. Но посоветоваться. Ну Бардияш и посоветовался. С Мишей Мухой, продавцом.

И в последний день, когда такси уже стояло у дома в ожидании, Миша повел Бардияша в подвал.

В темном сыром помещении из стены торчала тонкая трубочка. Под трубочкой на старой табуретке стояла трехлитровая стеклянная банка. В банку ме-е-е-едленно капало.

— Три капли, — торжественно прошептал Муха — Три капли в минуту. И не больше. Заклинаю тебя, Бардияш! А то будет плохо. Совсем плохо! Ты видишь, трубочка заклеена, оставлена ма-лень-ка-я дырочка. Должно капнуть только три капли. В минуту. И все. И получается трехлитровая банка в день. Этого для жизни достаточно. Заклинаю тебя, Бардияш, заклинаю! Если начинает капать четыре!!! — Муха даже побледнел от ужаса, закрыл глаза и прижал ладони к щекам: — Немедленно — заклинаю! — заклеивай трубочку и считай. Только три! Только три в минуту! Заклинаю!

Бардияш понюхал. Из банки отчетливо пахло спиртом.

— Посмотри на меня внимательно, Бардияш, — настаивал Миша Муха, — посмотри! Ты понял?

Бардияш посмотрел. Глаза его уже где-то мечтательно гуляли. Но он кивнул, что понял.

— Вопросы есть? — напоследок спросил Муха. — Тебя интересует — что, откуда?

Бардияш отрицательно покачал головой. Глаза его разгулялись вовсю.

Эх, Бардияш, Бардияш! Где он был, где был твой здравый смысл?.. Нет, прав был Владимир Иванович, ох прав!..

— Заклинаю, а то будет плохо! — громко из окна такси грозил Миша Муха. — Заклина-а-а-а-а-а-аю-ю-ю-ю-ю-ю… Только три-и-и-и-и-и! — Машина взревела и унесла Муху в прекрасное далеко…

Бардияш тут же бегом собрал по дому пустую посуду: банки, кастрюли, вазы. Снес все в подвал, достал перочинный ножик и… проковырял в трубочке большое отверстие. Оттуда щедро и ароматно полилось.

Буквально за сутки мастер цеха ликеро-водочного завода «Буковинский праздник» с удивлением обнаружил серьезную утечку спирта. Дирекция вызвала милицию. Следственная группа вызвала двух рабочих, которые аккуратно вскрыли плитку в цехе, и следователи пошли вдоль незаметной с первого взгляда «левой» тонкой трубки, которая привела их в соседний, стоящий за хлипким забором, неказистый домик. А дальше было дело техники. В подвале дома был обнаружен в хлам пьяный Бардияш, и пока он проспался, пришел в себя и протрезвел, Муха уже улетел. А Бардияш теперь сидит…

Если на столбе или заборе висит бумажка, значит, ее не просто так повесили. Ее повесили в надежде, что человек обязательно подойдет, прочитает, оторвет из бахромы, внизу листка нарезанной, номер телефона. Ну и, может, позвонит.

Я, например, всегда читаю такие объявления. Во-первых, человек же ждет. Чтоб ему позвонили.

Вон однажды мне несказанно повезло. На заборе увидела такое, написанное ужасно корявым почерком:

«Продаєсэ стара хата. Є кєрница и город. Питайте вуйну Марію або сусідів спитайте де вона подалася. Може за хлібом а може в дітей. Адреса: село Буджіука, вул. Головна та шо була Леніна номер 17 Але хата тепла є горище та підпіл. Або може в церкву пішла якшо неділя».

То есть продается старый дом (хата). Есть колодец («криниця» по-украински) и огород. Спрашивать тетку Марию или спросить соседей, куда она ушла: может, за хлебом или у детей. Адрес: с. Будживка, улица Центральная, дом 17. И добавлено, чтоб не сомневались, что дом теплый, есть чердак и подвал. И еще добавлено, что бабушка может и в церковь пойти, если воскресенье.

За этим вот клочком — какой характер, целая жизнь и судьба. История.

А когда-то давно я увидела на автовокзале еще одно объявление.

Первая строчка уже практически выцвела от солнца и растеклась по листу от дождей:

«Отдам осла в хорошие руки».

Вторая строчка была посвежей, видимо дописывали недавно:

«Готов обсуждать».

И третья — совсем свеженькая, видимо дописана вчера или сегодня:

«Могу доплатить».

Номер телефона и подпись: «Грыгоровыч».

Все. Упускать нельзя. Я немедленно сорвала номер телефона и немедленно позвонила. И сразу сказала, что осла взять никак не могу, но помогу найти хорошие руки. А в обмен приеду на него, осла, посмотреть и послушать про него историю. Идет?

— Та, конечно, приезжай, чиго уж там! — согласился Грыгоровыч.

Уточню. Это было в тот переломный момент, когда бывшие республики уже начали отделяться и разделяться границами, но страх и почтение перед даже самым мелким начальством и мода носить на праздники фанерные лопаты с портретами апологетов еще была.