А тут сватач поднимается и, бороду поглаживая, говорит:

— Так выпьем же слово наше крепкое! (Мол, что семьи договорились. Этот обряд у нас так и называется «пить слово».)

Тут уж вообще — эта скотина как разошелся, как стал реготать, подвизгивать, всхрапывать, ржать и похрюкивать. И оба Илюшины родителя переглянулись и давай из-за стола быстро выбираться, нервно отряхивая ладонями крошки с колен, мол, все — мы уже пойдем, раз тут над нами так изощренно издеваются.

У Насти истерика тут же случилась, ей нет чтоб заплакать, а она голову закинула и ну хохотать, остановиться не может и только повторяет:

— Я же говорила, я же говорила!

А осел еще громче голосит. Илюша кричит родителям:

— Сидите тут, оно нас не выпустит, покусает обязательно.

А родители ему:

— Не пара, не пара она тебе, вся в родителей она!

Такой ор стоит что в доме, что во дворе — удовольствие всем, кто подслушивал. И тут уже Грыгоровыч хвать кулаком по столу, вскричал и стал объяснять, умолять, заступаться, мол, вот! Смотрите — это ведь не мы! Это кум мой, Октавиан, мне свинью подсунул.

— Какую свинью?! — кричат Илюшины родители. — Свинья так не умеет!

— Ну не свинью, — Грыгоровыч в ответ чуть не плачет, руку на грудь. С бутылкой гориво́чки. Как наливал, так и держит. — Ну осла! Осла Василия Алибабаевича!

А Настя с ослом покатываются, гогочут дуэтом. Грыгоровыч к окну:

Вот! Смотрите! И — р-р-раз! — сдвинул жалюзи в сторону. И тут же — тишина. А в окне этот придурок. В шляпе и галстуке. Со скорбным, но кротким выражением на морде. И хризантему дожевывает меланхолично.

Вот с тех пор, именно с того вечера, и появилось на столбе то самое объявление. Потом, конечно, Грыгоровыч дописывал — люди-то в селе хорошо уже этого осла знали. И других предупреждали.

Ну нашли мы Василию Алибабаевичу добрые руки. Даже очень много добрых искренних рук. Потому что сейчас Василий Алибабаевич живет и работает в Доме ветеранов. Он, бывает, и детей катает, а когда надо, и молоко с фермы возит, и белье из прачечной. И часто его напрокат берут — что-нибудь перевезти. Он парень сильный оказался. Работает. И устает. Поэтому орет уже меньше. И кусаться перестал совсем. А если даже и орет, то старички только посмеиваются.

Грыгоровыч иногда тайком бегает туда: зацепится за забор и подглядывает, как он там, его Василий Алибабаевич, поживает…

Не знаю, о чем этот рассказ. Может быть, он про катер, или про Геннадия, которого Лева выручил, или про жену Геннадия Тамилу Афанасьевну, или про гениального Леву. Но я вообще-то хотела про Леву.

Это же издевательство какое-то, этот Лева. Нет, он был прекрасный сотрудник, партнер. Истинный гроссмейстер в решении самых безнадежных проблем. И нарасхват. Только разговаривать с ним сложно. Особенно слушать. А так ничего. Он и сам говорит:

— Я найасхват. Я вейный как пес! Ты платишь, я тйюжусь. И все, что мне пойучили, делаю в сйок. Ехать так ехать. Йаботать так йаботать. Сйяжаться так сйяжаться.

Йаньше люди ведь как? Чтобы ноймально жить, они менялись жьятвой. Ты йаботал на спийтзаводе, он йаботал на сыйзаводе, тот йаботал на колбасной фабьйике. Кьюговойот жьятвы в пьйийоде. И какая схема? Ты хочешь стьёить дом? Звонишь мне. Я меняю спийт на сый, сый на колбасу, колбасу везу на кийпичный завод. А дуйочку-дочку дийектора спийтзавода устйаиваю учиться на косметолога. На тебе кийпичи, стйой себе дом. Один я бйал деньгами. Так что я один жил в Евйопе уже в пйошлом столетии. А сейчас вообще легко — все по телефону. Все. Кйьоме детей.

Ему говорят:

— Лева, ты замечательный, надежный человек, Лева, на тебя можно положиться, но с тобой очень сложно разговаривать, особенно по телефону, Лева, ну сходи же к логопеду. Лева.

А Лева отвечает:

— Некогда. А по телефону такое не йешишь.

А тут шеф его давний к нему обратился. Выдричуба Геннадий. Такой хороший парень. Ничего вообще не боится, бесстрашный как сокол. Но жена его Тамила Афанасьевна — это было такое издевательство в его жизни, практически такое же неизлечимое, как Левина дикция. Она, эта Тамила Афанасьевна, так достала мужа Геннадия, что не то что работать — жить не было сил! Только пить. Почему? Тамила Афанасьевна была очень разговорчивая. «Подумаешь!» — скажете вы. Просто вы не знаете Тамилу Афанасьевну! Она бубнила сутками. Ночью даже разговаривала. Потрясет мужа за плечо, слушай, Геннадий, я тогда не дорассказала тебе. И дорассказывает. Нудно, монотонно покачиваясь всем корпусом и поглаживая ладонями колени.

Обижать ее было неохота. Почему? Потому что, если ее обидеть, она еще больше будет говорить. И при этом очень громко. И пойдет соседям рассказывать. И маме своей будет звонить. И пересказывать тысячу раз одно и то же. И перезванивать опять подругам или маме: ой, я же не дорассказала тебе. И дорассказывает.

Почему так, Тамила Афанасьевна? Объясняю. Она работала в узле связи. С десяток лет старательно подслушивала разговоры абонентов. Ну как подслушивала. Нет, не по долгу службы. А по призванию. Она обычный оператор была же: «соединяю», «номер не отвечает», «ожидайте на линии», обычный оператор, которая 07. Короче, она подслушивала из любви к работе. Обожала всякие мелкие детали. Вслушивалась. Вникала. Иногда прямо голову теряла и подключалась к разговору, подсказывала ответы. Например, одна звонит своей подруге в другой город, почему у тебя блинчики получаются такие тонкие и при этом кружевные. А вторая говорит, не знаю, мне мама делает. Тамила Афанасьевна не выдерживает — р-раз! — подключается и говорит, потому что на дрожжах надо. Эти две, которые про блинчики, думают, что такое, кто это. А это Тамила Афанасьевна. Жаловались на нее, конечно. Но она ж была полезная на службе своей — и дело знала и, подключаясь, учитывала детали: все могла рассказать и дорассказать. Безвозмездно. А с эрой мобильных телефонов она оказалась не у дел. И теперь ей разговоров не хватает. И она разговаривает с кем попало. Спрашивает. Отвечает. Когда готовит на кухне — подробно рассказывает. Это сейчас положу, потом то насыплю. Рассказывает, как ходила в магазин, сколько заплатила, как на нее кассирша посмотрела. Сплетничает сама с собой. Всем надоела, люди под любым предлогом от нее удирают. У Геннадия попугай жил. Когда купили, знал только одно слово: «мент». А когда попал к Тамиле Афанасьевне, стал говорливый — чисто депутат. Потом того хуже, не выдерживал информационной и смысловой нагрузки — принимался головой о прутья клетки биться. И кричать «щас дорасскажу, Геннадий, щас дорасскажу», потом вообще: выбрал время, выбил дверцу, улетел. По-видимому, очень далеко. И спрятался.

Тамила Афанасьевна повсюду ходит за мужем и говорит ему: «Что расскажу сейчас, Геннадий». Рассказывает. Геннадий имя свое возненавидел. Один раз просто на рассвете, когда услышал «Геннадий», подхватился и на дачу уехал. Ну как уехал. Удрал. Как его попугай. Телефон отключил. Хотел в тишине. Его даже птицы в саду раздражали. Все казалось, что они: «Дорасскажу, Геннадий, дорасскажу». А потом показалось, что это «дорасскажу-дорасскажу» стало громче. Потом совсем рядом: «Дорасскажу». Опа! Сама Тамила Афанасьевна догнала, приехала. Дорассказать.