с половиной тысячи сайту IvyPlusorBust.com?

– С такой, что они редактируют эссе Крисси, – ответила Келли, разглядывая свои до безобразия растянутые джинсы. – В прошлом году из их учеников, подавших заявление в Стэнфорд, поступило целых двадцать пять процентов.

– Ах ты боже мой! А тебе не пришло в голову, что, возможно, у них было всего четыре ученика и только один из них поступил в Стэнфорд? Впрочем, неважно. Мы все обсудили неделю назад, и я сказал однозначное «нет». Поверить не могу, что ты хитрила и действовала за моей спиной!

– В прошлые выходные, когда вы с Калебом уехали на турнир по фехтованию, Крисси просто полезла на стену! Уверила себя, что ее эссе никуда не годятся, хотя их отредактировала сама мисс Барстоу. Вот я и решила ее поддержать, – вздохнула Келли, надевая джинсы.

– Келли, – застонал Кевин, с размаху опускаясь на скамеечку у изножья кровати, – мы не можем себе этого позволить. Мы не в состоянии обеспечить всем этим Кэтрин и Калеба. Недавно я заполнял налоговую декларацию и серьезно задумался над нашим финансовым положением. Последние несколько лет – вершина моих карьерных возможностей, я никогда не зарабатывал так много, но единственные деньги, которые не вылетели в трубу, – это взносы моего работодателя на мой накопительный пенсионный счет. И за все эти годы сумма на моем счету не увеличилась ни на цент! А случись со мной сердечный приступ, заболей я раком или еще чем, что будет с вами? Ты об этом подумала? Мы уже не молоды. В нашем возрасте смерть косит людей направо и налево. Забыла, что произошло с Роперами?

– Ой, да ладно. Здоровья тебе не занимать. Ты же бегаешь пять раз в неделю.

– Угу, Том Ропер тоже бегал. Добегался. Келли, мы должны взять наши расходы под жесткий контроль и начать откладывать на черный день. Меньше всего на свете я хотел бы перезакладывать дом, чтобы разжиться деньгами на обучение детей, но, похоже, иного выхода у меня нет.

– Кевин, я не собираюсь загонять нашу семью в долговую яму, но мы так близки к цели. Мы уже вышли на финишную прямую! – Келли с трудом застегнула толстовку, с каждым днем становившуюся все теснее. – После всего, чем мы пожертвовали, после всего, что мы потратили, нам ли с тобой отступать? Винни подает заявление в Вашингтонский университет, а значит, Крисси…

– Келли! – взревел Кевин. – Ты меня не слушаешь. Тебе придется найти работу. Нам нужны деньги, но еще больше нам нужно открыть перед тобой новые горизонты. Предвидь я, что академия настолько изменит наши взгляды на жизнь, я бы сто раз подумал, отдавать ли туда детей.

Сжав губы в тонкую линию, Кевин тряхнул головой.

– Всё, мне пора.

Слова мужа больно ранили Келли. Отчасти он, конечно, был прав: она действительно чересчур зациклилась на академии, но ведь в этом мире, где поклоняются власти и золотому тельцу, необходимо гнать во весь опор и выжимать из себя все соки, чтобы обеспечить детям достойное будущее, особенно если материальное положение твоей семьи оставляет желать лучшего. Иначе твои дети останутся у разбитого корыта. Когда-то Кевин с жаром убеждал ее, что труд на благо семьи так же ценен, как и оплачиваемая работа. Однако в последние годы он все чаще намекал ей, что неплохо бы перенаправить время и энергию, которые она бескорыстно дарит академии, в более продуктивное и приносящее доход русло. Помощь по дому он ей при этом не предлагал. По правде говоря, она не могла припомнить, когда он в последний раз относил белье в стирку, ходил за покупками, готовил обед или наводил чистоту. Поступи она на работу – кто станет хлопотать по дому? Заниматься детьми?

Да и кому она нужна? Ее блестящие навыки маркетолога, отточенные почти двадцать лет назад, безнадежно устарели. Снова и снова Келли напоминала себе, что никто не заставлял ее бросать работу по восемьдесят часов в неделю с многообразными поощрительными программами в виде опционов и выбирать семью. Она сама захотела посвятить себя детям: готовить по утрам три разных завтрака, собирать три разных контейнера с обедами и отвозить ребят в школу. Так она рассуждала, попивая кофе и слушая подкаст в беспроводных наушниках от «Эппл». Ах, эти краткие, с неимоверным трудом вырванные у суеты блаженные мгновения… Скоро они закончатся, и она снова поедет домой и снова будет стирать, драить туалеты и пылесосить. И с чего ей тогда взбрело в голову, что дома – лучше?

Кафе заполнялось посетителями. Краем глаза Келли заметила, как две девушки лет двадцати с хвостиком уселись позади нее за свободный столик. Она тотчас признала одну из них, мисс Лоусон, самую юную из кураторов консультационного центра Эллиот-Бэй. Хвала небесам, не ее назначили курировать Крисси, иначе Келли пришлось бы купить полный курс подготовки на сайте IvyPlusorBust.com и выложить за него ошеломляющие пятнадцать тысяч долларов.

Келли вынула наушники и обратилась в слух. По долетевшим до нее отрывистым фразам она поняла, что разговор шел про академию. Припомнив, как на днях Калеб разыграл сестер (за что был посажен под домашний арест), Келли сунула телефон в сумочку, висевшую на спинке стула, схватила стаканчик мокко и шмыгнула к столику в противоположном углу кафе. Низко пригнув голову, чтобы ненароком не встретиться ни с кем взглядом, она опустилась на стул и воткнула в уши наушники. Мисс Лоусон действительно говорила про академию, и Келли ясно слышала каждое произнесенное ею слово – хвала техническому глюку (или – чуду?), превратившему ее айфон в шпионский жучок, достойный секретных разработок русского КГБ.

– Не знаю, долго ли я еще продержусь на этой работе, – вздохнула мисс Лоусон, – особенно если не удастся помочь моей девочке.

– Какой девочке?

– Ученице. Я покажу тебе ее эссе. Бог мой, это что-то потрясающее! Она пишет о себе и своей маме. Как они бродяжничали, когда она была маленькой. Как ее мама трудится на трех работах, а она сама подрабатывает с двенадцати лет. Ее эссе как глоток свежего воздуха. Да и она сама – такая живая, настоящий самородок. Ей не нужны репетиторы, учебные лагеря, элитные спортшколы и образовательные волонтерские поездки в Центральную Америку, за которые так бьются другие родители. Она разительно отличается от остальных детей. Ни капли зазнайства. Только стойкость и решительность. Именно то, что элитным университетам, по их заверениям, и требуется.

– Ничего себе. Но каким ветром ее занесло в этот гадюшник под названием Эллиот-Бэй?

– Я не уверена, – хихикнула мисс Лоусон, – но, вероятно, это как-то связано с Алисией Стоун. Ее мама работает на Алисию.

– Ту самую Алисию Стоун?

– Ту самую и единственную. В этом-то и проблема.

– Какая?

– Эта девочка всегда мечтала о Стэнфорде, и в прошлом году я по глупости уверила ее, что она самый подходящий для него кандидат, и посоветовала как можно раньше подать в него документы. Помимо блистательного эссе, у нее отличные отметки, великолепные лидерские качества и ошеломительные результаты тестов. Кроме того, она студентка в первом поколении.

У Келли засосало под ложечкой.

– Не может быть, – недоверчиво буркнула она себе под нос, крайне озадаченная, что упустила такую важную информацию.

– Ничего не понимаю. Так в чем проблема? В деньгах?

– Не-а, полагаю, не в них. Стэнфорд из тех университетов, где при поступлении не обращают внимания на финансовые возможности студентов. Однако две недели назад выяснилось, что для наших учеников там осталось только одно место, так как четыре других уже заняли наши же спортсмены. И мне недвусмысленно заявили, что я должна уговорить ее на досрочную подачу в какой угодно университет, только не Стэнфорд.

– Почему?

– Ну разве кто скажет об этом прямо! Но, как я полагаю, дело в Алисии Стоун. Она заседает в попечительском совете Стэнфорда и тратит гигантские суммы на академию. Она дала понять директору школы, что место в Стэнфорде должно отойти ее дочери, хотя ее дочь тупа как пробка. Ну, по сравнению с моей девочкой. Только прошу: никому об этом ни слова!

– Ой, да ладно. Ты ж меня знаешь, я – могила. Погоди, а что твоя девочка?

– Она ни в какую не соглашается на другой университет и собирается подавать документы в Стэнфорд, хотя – ты не поверишь! – ее мама боится, что Алисия ее из-за этого уволит. Но девочка уверена: стоит ей поступить, и они как-нибудь выкрутятся. Я ей восхищаюсь. Она точно знает, чего хочет. Мне вот двадцать восемь, а я до сих пор не знаю. Чтобы