Счастье от осознания этой концепции, как пузырьки шампанского, отрывалось из области паха и стремилось вверх, к голове, прикосновением своим рождая новый прилив искристого тепла.

По мере приближения к постепенно зеленеющему морю пакет в моей руке раскрывался. Оттуда выпархивали полосатое полотенце, узкая фляжка с изумрудным зельем, пара концептуальных журналов «Мэнз Хэлф», пара книг, попеременно читаемых мною, колода карт, плоский блин надувного матраса, крем для загара и пачка сигарет.

Этот скарб я в вольной системе располагал на бережке, нетерпеливо поглядывая в сторону зазывно плещущихся волн.

Перед тем как осуществить бросок в параллельный мир гидросферы, я раскупоривал зеркальный металл еще одной параллели. Флегматично прикладывался пару раз, поджигая собственную кровь и с наслаждением наблюдая, как инфантильное море приобретает неотличимо абсентный оттенок. Системы координат постепенно начинали сдвигаться, образуя связь, стягивая в общий четырехмерный мир реальность суши, воды, меня и абсента. Солнце спускалось пониже, дабы сварить этот симбиоз. После чего одним прыжком я вонзался в податливое тело жидкого космоса.

Море не сразу принимает тебя.

Первые несколько дней на отдыхе я не особо стремился к купанию. Вода точно отрыгивала мое молочное тело, норовила забраться в нос, уши, легкие. Я не чувствовал себя одним целым с соленой водой, а значит, не ведал чувства безопасности, которое необходимо для состояния личного комфорта.

Прошло немного времени, плечи мои обуглились, лицо запеклось в привлекательной маске загара. Я слился с югом, я перестал быть НЛО в стране песка, солнца и поджарых ягодиц. Море ответило мне благосклонностью. Именно тогда буйки остались далеко позади.

Мы подружились.

Теперь море само показывало мне свои миры, мои руки хватались за песок глубоко под водой, пытаясь удержаться. Я висел на камнях, не торопясь всплывать. Когда мозг все же заставлял это сделать, конвульсирующее тело взметалось над водой, а перед широко распахнутыми глазами плыли темные круги.

Нередко подводный мир, выкрашенный в изумрудные тона, начинал полниться образами, характерными для земных реалий. Я видел целые города, изогнутые стержни небоскребов, растущих из тьмы в тех местах жидкого пространства, где уже не существует дна. Множество мелких деталей: светофоры и птицы, реки в море и целая жизнь, которую ткало воображение. В тот момент мысли являлись материалом, из которого экранное полотно моря плело реалистичные картины.

Когда, обессиленный, я добирался до суши, распухшими руками начиная чувствовать сокровища гальки, выпадая из воды с изнеможением старого астронавта, моя мускулатура вопила. Тело сотрясалось в нервном тике, а женщины, в одиночестве зазывно коптящиеся на солнышке, вдумчиво созидали мой ползущий к полотенцу образ сквозь линзы черных очков.

Ненадолго я застывал на тканом прямоугольнике, метящем мое место, забываясь в вожделенном спокойствии недвижимости. Но спустя минут десять солнце заправляло до краев мои батарейки, и рука оказывалась способна вновь схватиться за зеркальную сущность фляги.

Я делал два раскаленных глотка, топил посудину в песке, чтобы поддерживать температуру. Обильно мазался кремом, медленно, но верно надувал морского цвета матрас. Бросал его на воду, брал флягу, глянцевый журнал и, оттолкнувшись от берега, клал его на лицо, чтобы снискать отвлечение и оказаться в нигде.

Дыхание мое точно пропадало, и в тот момент появлялся странный звук, который я и те, кто его когда-либо слышал, назвали «электростанция». Он весьма специфичен. Это дыхание невообразимой мощи.

Кажется, будто рядом находится гигантский государственный объект, вгрызшийся вечным фундаментом в горячий песок, где есть только ты и он — на большое количество километров. Исполосованный бритвенными нитями проводов, угрожающе гудящих от пропускания сквозь свое существо электрической вселенной, исполинской силы, распределяющейся по всему миру и рождающей жизнь, подобно сердцу. Рельефные ребра аккумуляторов, подпирающие небо вышки, окислившиеся от перерабатываемой ярости батареи, тысячи распределительных щитов со страшными значками, обозначающими смерть. Быстро стареющие от работы тут люди, и постоянный незыблемый гул, вкрапляющийся в сознание и будто гипнотизирующий тебя. Почему-то мне казалось, что мир будущего должен быть насыщен постоянным присутствием такого звука.

Приходил в себя я уже поздно вечером, когда солнце начинало клониться за горы, берег прослеживался в расплывчатой дали, фляга пустела, а кожа, постоянно смазываемая кремом, тем не менее тревожно саднила.

Чтобы проснуться окончательно, применялось море, чьи соленые объятия вмиг растормаживали полное зеленых зайчиков сознание. Обожженное тело благодарно млело, а въевшаяся в слух «электростанция» неожиданно сквозь толщу границы миров принималась звучать по-особому. Это напоминало приглушенный шепот, в котором ныне отчетливо помнилась околесица: «...кевин кваазен, кевин кваазен, геквакен геквокен, кевин кваазен, кевин кваазен, геквакен геквокен…»

На берегу меня ждал слегка уменьшившийся пляжный рисунок.

Я подбирал полотенце, прятал в него раскаленные плечи, вооружался колодой карт, с которой в свое время научился обращаться очень даже бойко. Коричневые ноги волокли меня к ладной фигурке побледнее. Я пускал пыль в глаза хорошенькой головке, отражаясь в ее черных очках, гадая на ее судьбу и в любом случае нагадывая ей себя.

Вечер мы проводили вместе, я открывал жаждущим впечатления курортницам зеленый мир абсента. Мы пили, проводя пространные беседы, затем вливались в электронный ритм, отдавшись пластической хирургии тьмы и неона, что правили наши движения, черты и мысли, которые потом сплетали наши тела в необузданном поцелуе.

Оплавленные тела и души требовали немедленного внимания, Мы уединялись в моем или не моем номере, где замечательная девушка на изломах белоснежной простыни до утра мазала меня маслом.

Обычно и однажды я проснулся после подобного развития событий уже ближе к вечеру. В комнате оказалось жутко накурено, кроме того — жарко. Валялась разнообразная посуда, пепельница поросла окурками. В кровати рядом никого не было, хотя память выдавала туманные образы, пляшущие на фоне языкатого пламени ядовито-зеленого цвета.

Меня затошнило сразу же, как я пришел в себя.

Затем исчезло молоко, пакет которого я выпил залпом. Сигарета наполнила мой номер кривыми линиями брожения по выжженной земле собственной памяти. Картинки мельтешили. Проявлялась ложная память либо реальные воспоминания — понять я не мог.

Посмотрел в распахнутое окно и увидел жаркий день часов около пяти. Коричневые фигурки, двигающиеся по кривым своих задач, множество разомлевших котов, покоящихся на траве. Зигзаг морщинистого тротуара, что вел узкую дорожную ленту, размежеванную редкими ступенями, вниз, сквозь лиственное изобилие — к морю.

Через час в холодильнике нашлась запотевшая бутылка ледяного пива. Я с небывалым наслаждением влил ее в организм, чувствуя, как он просыпается и начинает со скрипом крутить многочисленные шестеренки. Вяжущая тяжесть вытравилась из головы, кости блаженно захрустели, и даже тонкий бутерброд оказался способен незаметно проникнуть в меня.