полуфабрикаты хотя бы таких стейков – удивительно. Ну, я добавила воды, как написано в инструкции, они расправились в стандартные котлеты. Вот теперь ещё и обжариваю – для аппетитности. Хотя можно было съесть и так: тут написано, что порошковые заготовки уже полностью готовы к употреблению.

– М-м… Пахнет действительно – изумительно. Особенно с учётом того, что меня после «воскрешения» в новом теле, стейками, да ещё «обжаренными для аппетитности», ещё никто не баловал. Слюнки так и потекли! Вот, глотаю. – он, конечно, нагло врал, сделав вид, что забыл про ужин у леди Дианы. Но подумал, что Пенелопе его комплименты будут приятны.

И точно – она улыбнулась:

– Отлично. Рада, что ты слюнки глотаешь. Зубные щётки – в шкафчике в ванне. Моя – розовая.

В крохотной каморке ошибиться с поиском казалось невозможным: всё функционально и на виду. Щётки Роджер действительно нашёл в надписанном шкафчике. Себе выбрал цвета хаки. Но зубную пасту взял ту, что уже лежала на полочке перед зеркальцем, и оказалась начатой, и даже тюбик был снаружи влажным – Пенелопа уж точно решила не пренебрегать средствами личной гигиены, и не более нескольких минут назад умылась и почистилась. Молодец. Любопытно: здесь и правда имелось десять щёток.

На стандартное отделение пехотного взвода?

Собственно, он так и предполагал, что всё это, включая и саму Станцию – сделано военными. И – для военных.

Интересно всё же – как получилось, что всему наследовали чёртовы амазонки?

Ничего: он узнает. Но для этого придётся, похоже, вернуться на Станцию, и поработать с «Матерью».

А что? Почему бы и нет?

В правдивость того, что ему наплели Диана и Пенелопа, он уже не верил.

За завтраком не разговаривали. Наслаждались «приёмом пищи».

Роджер блаженно щурился, раз за разом запуская зубы в весьма удачную, хоть и немного подгоревшую, имитацию котлеты. При этом ещё и нагло причмокивал, и только что не чавкал. Пенелопа проворчала:

– Хватит! Не нужно мне показывать, что ты доволен моими кулинарными способностями. Если честно – кухарка я никакая. И душа не лежала, и повара у нас для готовки есть. Дипломированные. Ну, вернее, были – вряд ли мы вернёмся на Станцию.

– Пожалуй. Разве что ну очень попросят. – он хохотнул, – А ещё я предлагаю, раз мы сегодня ничем, вроде, особо спешным не заняты, сходить наконец на разведку. Нужно же узнать, что тут и как. Чем можно разжиться в смысле еды. Воды. И крова. Не век же нам и нашим детям жить в боте?

– Да уж. Да и печка скоро сдохнет – заряда аккумуляторов осталось процентов восемьдесят. А потом придётся разводить костры. Прямо здесь, внутри.

– Не думаю, что это хорошая мысль. Угорим.

– А если – пробить дыру в корпусе и вывести трубу-дымоход?

– Хм-м… Неплохая идея. Но всё же пока лучше бот не трогать. Мало ли. Вдруг придётся снова им воспользоваться?

– Ага, смешно. Это для бегства на «запасную точку», что ли – в Австралию? – она не скрывала иронии, – Тогда про печку лучше сразу забыть – аккумуляторов через пару-тройку дней уже еле-еле хватит на запуск движков. Да и горючего… Только на три часа полёта.

– Кстати, что ты там говорила насчёт того, что горючее на Станции закончилось?

– Да, именно это я и говорила. Дело в том, что пока шли эти самые триста лет, много уходило на маневрирование. Ну, чтоб удержаться на орбите. А ещё – ты, конечно, был прав, когда спрашивал, не пробовал ли кто-нибудь до нас… Да, однажды кое-кому из начальства пришла умная мысль, что показатели, которые передают зонды – неверны. Вот и отправили отряд. Уже не вернувшийся. И переболевший всеми этими… Лучевой. Нью-испанским гриппом. Супермалярией. Какой-то там холерой и эболой… Жаль их. Ну, тех, кто на своей шкуре проверял условия жизни.

– Погибли. – Роджер нахмурился, и не столько спрашивал, сколько утверждал.

– Да. Две девушки – от воспаления лёгких, потому что подцепили в лёгкие чего-то такого, что не лечилось никакими бортовыми лекарствами – скорее всего, боевым штаммом сибирской язвы. Ещё одна подцепила лихорадку, и тоже ничто из лекарств не помогло. Это мы условно называем эту болезнь – малярией. А на самом деле точно не знаем. А остальные шестеро – пострадали от холеры, эболы и чего-то ещё. Ну, а умерли от радиации, поскольку прожили подольше.

Я слушала записи – они передавали данные по радио. Омерзительно. Кожа, по их словам, слезала прямо пластами, тело шло как бы волдырями – с белёсой жижей гноя. Постоянный понос. В конце у некоторых не было сил даже отползти от ямы. Которую вырыли под временный туалет. Волосы повыпали. И зубы… Бр-р!.. – Пенелопу передёрнуло.

– И… Давно это было?

– Да. Сто семнадцать лет назад первый раз. И семьдесят четыре – второй.

– И – что? Ну, во второй.

– Воспаление лёгких никто не подцепил. Малярии тоже. В смысле же радиации – почти всё то же самое. Только прожили эти несчастные подольше. Не сорок девять дней, а четыре с половиной месяца.

– Жаль девочек. А что же – начальство? Больше не решалось на спуски?

– На высадки не решалось. А на спуски… Ну, я же тебе говорила – каждые два-три года приходится летать за водой. Для кислорода.

– Точно. Помню. А вы не боитесь, что цистерна подберёт и притащит на борту этих самых… Бацилл-микробов?

– Ну уж нет! Она-то проходит по прилёте дезинфекцию и карантин… А воду цистерна набирает, зависнув над центром Тихого океана – там бацилл, вроде, нет. Да и воду мы, конечно, обрабатываем.

– Понятно. Неплохо для «не склонных к технике». Но… Насколько ещё хватит горючего для этой цистерны?

– Ну, для модуля-цистерны-то – надолго. Он же работает на ядерном топливе. Беспилотная – никто на ней не летает вживую. Это только в вот таких, пассажирских и спасательных, ботах, ещё нужно химическое горючее. Ах, да – забыла сказать, куда делась основная часть этого химического топлива. Мы раньше держали боты так, как предписывала инструкция – на поверхности Станции. И состыкованы они были с ней только переходными рукавами. А недавно – ну как недавно: пять лет назад! – проклятущий метеоритный поток, не помню названия, кажется, Плеяды! – поперепортил всё, что у нас имелось снаружи Станции. Снёс антенны. Видеокамеры. Ну, и боты побомбил – хуже, чем получилось бы артиллерией врага. Вот там-то я и получила… – она невольно погладила себя по изуродованной щеке, – Тогда-то большая часть нашего химического и пропала. Вытекла, испарилась. Да и, если честно, мы и саму Станцию тогда спасли каким-то