— На любой вкус, — усмехнулась я.

После освободила руки, встала на ноги и отошла от барона.

— Девиц среди них нет, это молодые, но опытные женщины, и каждая готова служить герцогине в благодарность за ее заботу.

— И каждая будет не против оказаться в покоях фаворитки, — закончила я и стремительно развернулась к его милости: — А он? Что же он, Фьер?

— Мне не влезть в голову короля, Шанриз, простите, — Гард присел на угол стола. — Вчера, на Большом завтраке, государь задержал взгляд на аританке, но в нем скорей было удивление. Возможно, в первую минуту он перепутал вас, оттого и смотрел пристально.

— Я получила от него сегодня записку, — сказала я больше для себя. — Государь написал, что ждет моего возвращения… И вы, — я вскинула взгляд на барона: — Фьер, вы тоже написали, что ждете! Если вы знали…

— Я не знал, — прервал меня Гард. — Не знал, что перед вами закроют ворота дворца. До сегодняшнего дня ваше место оставалось за вами. Только два часа назад ее светлость призвала меня и отправила к вам, чтобы сообщить об отставке. А то, что решила подарить вам Аметиста, больше похоже на издевку, чем на дружественный жест.

Аметист? Герцогиня отдала мне моего любимого жеребца? Это было бы мило, если бы и вправду не напоминало издевку… И я вновь расхохоталась.

— Она должна была лично усадить меня в седло и подстегнуть коня, чтобы он мчался долой с ее глаз! — воскликнула я, ощущая приближение истерики. — Скачите, ваша милость, скачите! Вы ведь так обожаете скачки!

Меня согнуло пополам от сотрясавшего меня хохота.

— Шанриз! — воскликнул Гард. — Шанриз успокойтесь!

— Но каково! — продолжала я, не слушая призывов: — Она ведь подталкивала меня к тому шагу, после которого повернуть назад уже невозможно, а сама искала мне послушную замену?! А Дренг?! Да что — Дренг! Ни магистр, ни дядюшка не предупредили меня о готовящейся подлости! Дядюшка!

— Да откуда всем нам было знать?! — воскликнул Фьер. — Аританку привез ее муж. Они прибыли, как посланцы герцога Аританского для решения каких-то дел, к которым имеет касательство ее светлость. Но сегодня граф Хорнет отбыл, а его жена осталась, как новая фрейлина герцогини. После этого мне был дан приказ сообщить вам об отставке, привести Аметиста и вернуться, чтобы подготовить званый вечер.

— Званый вечер? — переспросила я, и моя истерика набрала ход: — Званый вечер! Ха-ха! А кто же у нас почетный гость? Сам Его… ха-ха… Величество! Вот вам новая утеха, госу… государь! Прошлая оказалась слишком… ха-ха… упрямой, — кривлялась я, перемежая слова с хохотом. — Не герцогиня, а поставщик постельных грелок! Ха-ха-ха! Ох…

Меня обожгла пощечина. Смех мгновенно оборвался, и я в ошеломлении посмотрела на Гарда.

— Простите, ваша милость, — хмуро произнес он, — но иначе вас было не остановить.

— Да, — я прижала ладонь к горящей щеке: — Благодарю.

— Шанриз, — Фьер покривился, — я не хотел причинять вам боли.

— Она хотела, — равнодушно ответила я. — У нее вышло. Простите, ваша милость, — я мазнула по нему взглядом и направилась к двери: — Сегодня я не в силах разговаривать. Вас проводят.

— Могу ли я и впредь оставаться вашим другом? Могу ли я навещать вас? — спросил барон в спину.

Я обернулась и выдавила улыбку:

— Если вы мой друг, то не станете ждать ответа. Дружба не заканчивается отставкой… если она, конечно, дружба.

— Тогда я не буду ждать ответа, Шанриз.

Кивнув ему, я вышла за дверь кабинета и встретилась взглядом с матушкой. Кажется, она стояла всё это время здесь и слушала наш разговор с Гардом. Наверное, даже поняла то, о чем я молчала до этого. Родительница протянула руку и коснулась моей щеки, на которой алел след от ладони борона. После сжала мое плечо пальцами и произнесла, глядя в глаза:

— Оно и к лучшему, дитя. Дворец не для вас…

— Не сейчас, дорогая моя, — ответила я прежним равнодушным тоном. Затем освободилась от ее руки и отступила: — Я хочу побыть одна. И… — вновь потрогав щеку, добавила, — не злитесь на Фьера, это было во благо.

— Я… слышала, — ответила она.

Отойдя от нее, я направилась прочь. Нужно было усмирить огонь, бушевавший во мне, нужно было успокоиться и подумать. Да, нужно всё обдумать…

— Проклятье, — пробормотала я, закрыла глаза и протяжно вздохнула. А недавно всё было так восхитительно…

Черная меланхолия. Кто с ней знаком, тот поймет состояние, владевшее мной. Полное безразличие ко всему, что меня окружало, — вот что стало моим верным спутником на последующие два дня. Даже Амберли была не в силах вытянуть меня из этого мерзкого существования. И если поначалу я готова была крушить всё, что попадалось мне под руку, чтобы выместить свои боль и ярость, то через день я встала совершенно спокойная, будто все мои чувства заморозили в одно мгновение.

Причиной тому стало осознание — это конец. Моим мечтам, устремлениям… чувствам. Ворота дворца закрылись передо мной. Теперь войти туда я могла только женой сановника или же… любовницей короля. Еще оставалась надежда, что государь потребует у тетушки вернуть меня, но она, сначала перейдя в твердую уверенность, к вечеру просто растворилась, потому что никто не спешил уведомить меня о том, что известие об отставке было ошибкой. И на утро третьего дня я ощутила то самое ледяное спокойствие, о котором успела рассказать.

Пережить сильные эмоции я успела еще в первый день и последующую ему ночь. У меня в голове не укладывалось, как можно так стремительно вознестись к небесам, а сразу следом за этим упасть на дно самой глубокой пропасти. Ведь вроде всего час назад я парила на радужных крыльях, полная надежд и искрящегося счастья, но где теперь мои крылья? Их сорвали с моей спины, кинули на землю и растоптали в клочья каблучками изящных дорогих туфель.

О-о-о, как же я ненавидела свою недавнюю покровительницу, как желала оказаться ей там, где была я — на дне отчаяния, черного, как непроглядная ночь. Да! Я хотела, чтобы герцогиня, так легко игравшая чужими судьбами, прочувствовала всю ту боль, испепелявшую меня. И дело было даже не в том, что она избавилась от непослушной марионетки. В этом я могла понять ее светлость.

Ей нужна была покорность, и она продолжила искать ее. Но я не могла ни понять, ни простить подлости ее намерений, когда, уже зная, как поступит со мной, эта женщина продолжала вести меня на ложе своего племянника. Для чего? Чтобы после подсунуть ему другую женщину и внести тем разлад между нами? Или надеялась, что король выберет более спокойную и покладистую? Почему нет? С графиней Хальт он прожил два года именно из-за этих черт ее характера. И тогда вновь интриги, но уже против меня, чтобы изгнать из чертогов государя…

— Она смотрела мне в глаза и желала погибели, — прошептала я, глядя в ночную тьму, сменившую свет дня. Кулак мой сам собой сжимался и разжимался, подвластный не разуму, но чувствам. И в голову мне пришло четверостишье, написанное придворным поэтом еще лет сто с небольшим назад: