скупо поблагодарил, но руку на прощание пожал крепко и даже, как показалось Губанову, дружески. А где-то через неделю Михаилу сообщили в дежурке, что Полынцев из облпрокуратуры просил связаться с ним. Звонить Губанов не стал, решил подъехать, закрепить, так сказать, полезное знакомство личным общением.

В этот раз ждать пришлось не так долго, всего часа полтора: следователь проводил очную ставку. Михаила встретил приветливо, улыбался, и маленькие глазки уже не казались такими злыми.

– В цвет попал, Миша, в цвет, – довольным голосом гудел Полынцев. – Я ориентировал уголовный розыск, они все проверили, обнюхали, свидетелей подобрали, я допросил под протокол, все зафиксировал. Еще парочку концов подчистим и будем готовить задержание. И твои показания очень не помешали бы, особенно в той части, где ты говоришь, что Виктор Лаврушенков бывал в доме у Астахова. Ты как насчет этого?

– Не хотелось бы, Аркадий Иванович.

– А что ж так?

– Если на суд вызовут… Там же люди из Успенского будут… Не хочется терять такую хорошую дачу, а после показаний на суде нам в поселке не жить, сами понимаете. Лаврушенковы – местные, их все знают, сын их, Славик, дружит с моим племянником.

– Понимаю, понимаю, – покивал Полынцев. – Жаль, конечно, но придется пойти тебе навстречу, ты коллега как-никак. Ладно, подтянем, не впервой.

Они поговорили еще с четверть часа, после чего Аркадий Иванович сказал:

– Толковый ты парень, Миша Губанов. Если в хорошие руки попадешь – станешь лучшим в своем деле, как я. Подвернется достойное место – я тебя не забуду. Оформим переводом из МООП в прокуратуру, выслугу не потеряешь. А пока твоя задача – как следует учиться и получить диплом.

Эта встреча с Полынцевым оставила у Михаила ощущение победы и еще чего-то смутного, едва уловимого. Оно, это неуловимое, было неприятным, слегка царапало сознание, но очень скоро, буквально через час, исчезло, оставив лишь торжество и уверенность в собственных силах.

И вот теперь он с удовольствием, смакуя каждое слово, излагал высокомерному старшему брату ход своих рассуждений и подробности воспоминаний о жителе поселка Успенское Викторе Лаврушенкове. Он с полным основанием ожидал услышать от Николая слова похвалы и восхищения. Однако тот вдруг спросил:

– А что ты вообще знаешь о сектах?

– Чего о них знать-то? Секта – она и есть секта. Там все ненормальные, с прибабахами. Ритуалы всякие, свечи, духи покойников и прочее мракобесие.

– И ты точно уверен, что убийца – Лаврушенков? На сто процентов?

– На двести, – уверенно ответил Михаил. – Да что я? Следователь тоже уверен. Сам Полынцев! Усекаешь? Он мою версию проверил от и до, и все подтвердилось, доказательства железные. Аркадий Иванович меня очень хвалил и пообещал порекомендовать на хорошую должность, когда будет случай.

– Тебя? – В голосе Николая недоверие смешалось со злостью. – Недоучку?

– Так не завтра же и даже не послезавтра. Как раз доучусь, получу диплом. А там – глядишь – и стану следователем по особо важным делам. К Полынцеву прислушиваются, его мнение много значит, у него репутация знаешь какая? На всю страну гремит! Хотя откуда тебе знать, ты же милицейский кадровик, а Полынцев – прокурорский следователь. Уровень совсем другой.

Михаил, разумеется, не удержался от того, чтобы уколоть брата. Свой разговор с Полынцевым он пересказывать не стал, детали опустил, о том, что неприятно царапало, накрепко забыл, зато слова одобрения и обещания будущей поддержки цветисто раскрасил, преувеличил, а кое-где и присочинил. Уж очень приятно было произносить все это, глядя на обескураженное и явно расстроенное лицо Николая.

В кухню заглянула Лариса:

– Мишка, чья очередь завтра на дачу ехать? Твоя или Нинкина?

– Завтра Нина поедет, а что? Это мама звонила сейчас? Ты с ней разговаривала? Что-то нужно дополнительно? – встревожился Михаил.

Лариса проигнорировала все его вопросы, ни на один не ответила.

– Я сама завтра съезжу. Предупреди Нину.

– Да? – изумился Николай. – А чего это ты? Ты же только вчера ездила.

– По Юрке соскучилась, хочу побыть с ним.

И снова Михаила охватило сладостное чувство превосходства над необразованным и недалеким старшим братом. Как же, соскучилась она, дожидайся! Расклад простой, как три копейки: лето, время отпусков, жена доктора наук Разумовского – тоже ученый, профессорша чего-то там заумного по части химии, преподает в институте, значит, как раз в августе она и укатила на курорт. Кто только что звонил? С кем Лариса так долго разговаривала? Понятное дело, что с ним. Поедут завтра вместе, Лев Ильич подождет свою даму сердца где-нибудь на лавочке, пока та быстренько сыграет роль любящей матери и заботливой снохи, потом вернутся в Москву. Может быть, погуляют еще по городу, пройдутся, поворкуют о нежных чувствах, короче, проведут вечер вдвоем. Прямо под носом у мужа с любовником договаривается, а Кольке и невдомек. Вот остолоп-то!

* * *

Николай Губанов

«…низкий уровень общей эрудиции не позволяет грамотно формулировать вопросы при беседах со свидетелями и адекватно интерпретировать полученные ответы…»

Николай перечитал последнюю фразу, поморщился, зачеркнул слово «низкий» с такой яростью, что прорвал бумагу пером чернильной ручки. Сверху вместо «низкий» надписал «недостаточный». Еще немного подумал и таким же манером заменил «не позволяет» на «не всегда дает возможность». Вроде бы выходило помягче, повежливее. Первый вариант очередной докладной записки руководству кадровой службы Министерства охраны общественного порядка был забракован непосредственным начальником Николая Губанова как излишне резкий, категоричный и безапелляционный.

– Ты с ума сошел, Губанов? – вызверился на него начальник городского управления кадров. – Ты хоть понимаешь, какое впечатление производит твоя писанина? Получается, что ты, такой умный и знающий, понял, как все должно быть устроено, и пришел отчитывать генерала, как сопливого мальчишку.

– Но я ничего такого не имел в виду, – пытался оправдываться Николай. – Я же неоднократно докладывал вам свои соображения, товарищ подполковник, и вы находили их дельными. Я только изложил все на бумаге, как вы и велели…

– Излагать тоже надо уметь. – Тон начальника немного смягчился. – И разницу надо чувствовать, капитан. Одно дело, когда ты со мной разговариваешь, и совсем другое – когда пишешь руководителю республиканского главка. Между тобой и мной только одна ступенька: твой начальник отдела. А между тобой и Зверевым сколько? Посчитал? Там целая лестница. В общем, с такой докладной я к руководству не пойду.

Этот разговор состоялся еще весной, и больше Николай Губанов к документу не возвращался, хотя думал о нем днем и ночью. Более или менее образованных и подготовленных сотрудников в милиции не хватало просто катастрофически. О том, что их мало, знали все, никакого секрета тут не было, но редко кто задумывался о том, что их непременно должно быть значительно больше. Подумаешь, экое сложное дело – борьба с преступностью и охрана общественного порядка! Да тут любой справится, было бы желание, а желание и идейность, как известно, от дипломов и аттестатов никак не зависят, об этом ярко свидетельствует вся история Советского государства. Рабочие и крестьяне безо всяких там институтов и Октябрьскую революцию совершили, и сельское хозяйство подняли, и целину освоили, и индустриализацию осилили. Такую страну построили! Самую лучшую в мире! С бесплатным образованием, бесплатной медициной, новые дома растут как грибы, и всем нуждающимся выделяется жилье тоже бесплатно. Спорить с подобными аргументами было трудно, да Губанов и не пытался, признавая их справедливость как бы в целом. Но когда доходило до частностей, согласиться не получалось.

После разговора с Михаилом о Викторе Лаврушенкове пришлось пойти в библиотеку. Спрашивать литературу о сектах Николай не решился: подумают еще, что у него мозги набекрень. Попросил том Большой советской энциклопедии, тот, который на букву «С», нашел соответствующую статью, внимательно прочел. Ничего там не было ни про ритуалы со свечами, ни про покойников и их духов. Мишка, выходит, тоже ничего о сектах не знал, как и следователь Полынцев. И ни один из оперов, которые проверяли Мишкину версию, тоже понятия не имел, что это такое. Опирались на невесть где почерпнутые сведения, больше похожие на страшные сказки, которыми развлекаются дети в пионерских лагерях. «Девочка, девочка, выключи радио, желтая рука идет по улице», и все в таком роде.

А еще из головы не шли слова Сани Абрамяна о том, что из показаний свидетелей по делу Астахова, коллег и знакомых певца вообще мало что было понятно. Половина слов – незнакомые. Не может ли оказаться, что именно в этих незнакомых словах и скрывается нечто важное?

Михаил уверенно утверждает, что следователь Полынцев все проверил и даже нашел неоспоримые доказательства вины Лаврушенкова. Юркиного товарища Славика Николай знал давно, симпатичный рыжий пацаненок, энергичный, непоседливый, всегда с улыбкой на веснушчатой физиономии, и отца его, Виктора, механизатора из близлежащего совхоза, встречал в поселке, здоровался, но подолгу с ним не разговаривал.