моя! — нежно, как маленькую, обнял он сестру. — Разве тебе откажешь? Мама! Наливайте и мне.

Соглашаясь, Шафорост не собирался долго задерживаться. Сел только на минутку, чтобы угодить сестре и не обидеть зятя. Но просидел больше часа. И Надежда с удовольствием отметила, что задержался он не ради сестры и зятя, а ради нее. Речь зашла о работе цеха. Надежда высказала предположение, как можно увеличить прокат танковой брони. Для этого, казалось ей, нужно только реконструировать две-три камеры.

— Позвольте, Надежда Михайловна, — заметил Лебедь. — Тогда потребуется на несколько дней остановить камеры! А это значит — недодать сотни тонн спецпроката!

Он возразил ей довольно корректно, деликатно, чтобы избежать насмешек над Надеждой и чтобы она сама поняла, как наивно ее предложение. Однако Надежда горячо продолжала:

— Не согласна! Каждая реконструированная камера вскоре перекроет эту недодачу!

— А ну-ну! — загорелся и Шафорост.

Как человек творческий, он не мог оставить без внимания свежую, пусть даже и не совсем обоснованную мысль. Разгорелся страстный спор. С карандашом в руке, производя сложные вычисления, он быстро доказал Надежде, что сейчас, когда идет война, останавливать камеры действительно рискованно. Но, отвергая ее вариант, он придумал иной: не останавливать камеры, а построить рядом новые. Увлеченный этой идеей, радостно возбужденный, Шафорост стал прощаться.

— Вы подали чудесную мысль, — сказал он, пожимая руку Надежде. — Морозов вас расцелует за это. Завтра вместе пойдем к нему. Ждите моего звонка. — И словно пригрозил ей: — Но имейте в виду, сами же будете и осуществлять эту идею!

Надежда чувствовала себя счастливой. Ее давнишняя мечта — работать вместе с таким одаренным и опытным инженером, как Шафорост, неожиданно сбывалась. «Ждите моего звонка». Это значит, завтра они вместе будут работать над предложениями по реконструкции цеха, это значит, завтра Морозов встретит ее уже не как Козочку, а как автора важного усовершенствования!

— Хороший у тебя брат! — взволнованно сказала она Ларисе. — Правда, Аркадий Семенович?

— А специалист какой!! — заметил Лебедь.

Он произнес это, точно сожалея, что должность Шафороста не соответствует его дарованию и что его недооценивают, зажимают, не дают ему возможности развернуться в полную силу.

В диспуте Лебедь не принимал участия. Он спокойно сидел и с легкой усмешкой следил за спором между Надеждой и Шафоростом, словно все это ему уже давно известно. Он вообще умел держать себя с собеседниками так, будто знал гораздо больше них. Но когда, увлекшись предложением Надежды, Шафорост стал восхвалять его как настоящее открытие, в глазах Лебедя промелькнула зависть. Можно было заметить, что диспут ему неприятен.

И совсем уж нетрудно было увидеть, какую бурю он вызвал в душе Ларисы.

Лариса внимательно следила за диспутом. Она умышленно села спиной к свету, чтобы ее видели меньше, зато сама видела бы все. Ни на минуту не сводила глаз с мужа и подруги. И, наблюдая, как похорошела Надежда в пылу спора, как разрумянились ее щеки, каким огнем горели глаза и как в этом огне, казалось, сгорал ее Лебедушка, Лариса едва удерживалась, чтобы не зареветь, повалившись на кушетку. О, как она корила себя в эти минуты за то, что привела Надежду!..

VIII

Почти сразу после ухода Шафороста в комнату ввалился здоровенный насупленный детина. Желтые, резко выступающие челюсти, глубоко запавшие глаза под нахмуренными порыжевшими космами бровей создавали впечатление, что ему в постоянных хлопотах даже некогда улыбнуться и он уже отвык от улыбки. А полувоенная форма — сапоги, галифе, гимнастерка без знаков отличия, перетянутая накрест ремнями и перекошенная тяжелой деревянной кобурой маузера, — придавала ему вид грозного воина.

— Можно? — для приличия спросил он, уже войдя в комнату. И, недоверчиво оглянувшись по сторонам, как бы проверяя, все ли тут надежны, небрежно кивнул: — Мир дому вашему.

— О, Стороженко! — одновременно бросились ему навстречу Лариса и Лебедь.

— Ну и долго же ты не показывался! Загородился или дорогу к нам забыл? — защебетала Лариса.

— Дела, — вздохнул тот. — Не время теперь по гостям ходить.

— Ну, брат, ты уже как настоящий воин! — разглядывая его, с восторгом развел руками Лебедь.

— Теперь все воины.

Он говорил вяло, устало и коротко, будто постоянно контролируя себя, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего.

— Знакомьтесь, — подвел его к Надежде Лебедь. — Наш новый инженер! — И рассмеялся. — Что это я тебе рекомендую? Разве есть кто на заводе, кого бы ты не знал?

Стороженко молча и неохотно протянул Надежде потную руку.

Надежда очень жалела, что не ушла отсюда до его прихода. Это был начальник отдела кадров. Только раз она виделась с ним, но после того уже никогда бы не хотела встречаться. Произошло это в день митинга. Торопясь оформить свои дела, она подбежала к дверям его кабинета и громко постучала. Никто не ответил. Она вторично постучала, и снова — ни звука. Неожиданно дверь сама открылась, и Надежда с удивлением увидела, что Стороженко был в кабинете и не обращал внимания на стук. Он стоял у карты и сосредоточенно, с видом озабоченного стратега неторопливыми движениями вычерчивал вдоль линии фронта черные и красные стрелки.

— Простите, к вам можно?

Стороженко сразу же закрыл карту ширмой, будто на нее была нанесена секретная боевая операция, и с подозрением оглядел незнакомую посетительницу. Не спеша опустился в кресло. Не приглашая сесть, молча взял у нее направление и документы. Надежда назло ему села сама, да еще стулом стукнула.

— М-да-а, — нахмурился начальник, тщательно изучая ее анкету. — Что собираетесь делать?

— Работать.

— Где?

— Перед вами распоряжение директора. Кажется, там ясно сказано.

Его нелепые вопросы раздражали Надежду. А он сидел с холодной выдержкой, как, человек, который видел у себя много разных посетителей — и вспыльчивых, и хладнокровных, и спокойных, и взбудораженных, — и ему уже глубоко безразличны их характеры и настроения: он должен вникать лишь в суть дела.

— М-да-а… А где погиб ваш отец?

Надежда почувствовала в вопросе скрытое подозрение.

— В борьбе за Советскую власть! — задорно ответила она, взволнованная воспоминанием об отце.

— Где именно?

— На подпольной работе.

— При каких обстоятельствах?

— Не знаю. Мне тогда еще и года не было, — ответила она уже резко, давая понять, что вопрос не относится к делу.

Надежда действительно не знала, где и при каких обстоятельствах погиб ее отец; Этого даже мать не знала. А дядя, когда речь заходила об отце, чего-то недоговаривал. И у Надежды вдруг впервые промелькнула тревожная мысль: честно ли погиб ее отец.

— Есть родственники за границей? — допытывался Стороженко, словно вел допрос подсудимого.

— Никого! — ответила Надежда, будто крикнула: «Довольно!»

— М-да-а! Зайдите через неделю, — закончил он с той же несокрушимой ледяной выдержкой.

— Но вот же резолюция