При составлении третьего послания у него слегка засосало под ложечкой. Оно было адресовано Натали, которой он не звонил и не писал с самого октября. В тот вечер дело чуть было не обошлось без поцелуя. Натали было двадцать два года, то есть на двенадцать лет меньше, чем ему. Она изучала англистику и со сравнительно малой дозой наивности любила одного из своих профессоров, точнее, профессора, который с гораздо большей дозой наивности любил каждую вторую студентку-англистку. Это была главная тема ее разговоров с Максом, пытавшимся раскрыть ей глаза, пока они не раскрылись слишком широко и не нацелились на его рот. Он хорошо знал этот взгляд. У него было ровно две возможности — либо бегство, либо приступ тошноты. Он выбрал бегство.

Теперь он написал Натали следующее:

Привет, Натали!

Ты, конечно, обиделась на меня за то, что я тогда так неожиданно ушел и ни разу не вышел на связь. Если хочешь, я могу тебе все объяснить. Можно сегодня вечером. У тебя найдется время выпить со мной пару бокалов вина?

«Будем надеяться, что она не придет», — подумал Макс, переводя курсор с окошка «удалить» на окошко «отправить».

Четвертый мейл он послал Катрин. Причем он должен был признаться себе, что этот мейл для него важнее трех остальных. Должен был, но… не признался. Он написал так:

Привет, Катрин!

Нет ли у тебя случайно времени и желания совершить со мной и с Куртом маленькую прогулку сквозь туман по парку Эстерхази? Курт любит туман. Ему нравится останавливаться и ждать, что будет дальше. А потом мы могли бы вместе выпить глинтвейна. Можешь приводить с собой своего друга.

Макс

«Не дай бог, этот друг и в самом деле придет», — подумал он.

Курт все еще спал. Денёв неутомимо царапалась в дверь и мяукала. Максу не хватало еще восьми строк. Он остановился на том, что «можно привести еще много примеров, наглядно иллюстрирующих полноценность собачьей жизни при наличии хозяина и хозяйки». В принципе, это был идеальный финал. Поэтому он решил просто вставить выше еще несколько «примеров, иллюстрирующих полноценность собачьей жизни»:

Когда хозяин не в настроении, наш четвероногий любимец чувствует это на собственной шкуре. А если бы в доме была еще и хозяйка, то он бы даже не заметил паршивого настроения хозяина, потому что оно целиком и полностью сконцентрировалось бы на ней. То же самое, разумеется, касается и дурного настроения хозяйки… («Гениально! — подумал Макс. — Осталось совсем немного».) А когда двое ссорятся, третий потирает руки. А третьим почти всегда был бы наш любимый Курт.

На эти слова совершенно органично ложилось:

Можно привести еще много примеров, наглядно иллюстрирующих полноценность собачьей жизни при наличии хозяина и хозяйки…

Чмоки от Курта и предрождественский привет от Макса.

Готово! Макс разбудил Курта и потащил его мимо Денёв и фрау Кёнигсбергер к выходу.

Катрин не ответила. Родригес тоже не подавал признаков жизни. Паула написала:

Рады были узнать, что ты жив-здоров. Сегодня вечером, к сожалению, ничего не получится. Сами работает, а я встречаюсь с подругами. Но на выходных Сами уедет на семинар, так что я буду свободна. Пиши или звони.

Паула

От Натали пришел мейл следующего содержания:

Привет, Макс!

Я не обиделась. Я просто удивилась. Я и не думала, что ты способен вот так вот взять и мгновенно испариться навсегда (а потом вдруг так же неожиданно объявиться). Я тогда разоткровенничалась с тобой, как дура, и все это время злилась на себя за свою болтливость. У Эдгара сегодня семинар, так что вечером я свободна. Мне хотелось бы не столько увидеть тебя, сколько услышать твои объяснения. Позвони мне. Но если я тебя напугала своим письмом, можешь не звонить.

Натали

Она его не напугала, но звонить ему почему-то не хотелось. До шести вечера он ждал ответа от Катрин. Потом набрал ее номер и наговорил на автоответчик: «Курту срочно нужно на прогулку. Так что долго мы тебя ждать не сможем». Курт, конечно, не считал, что ему срочно нужно на прогулку. Он лежал под своим креслом и спал. Макс до восьми часов настраивался на вечер у домашнего очага с гренками, кетчупом, Дорис Лессинг,[11]телетекстом, каберне-совиньоном и Херби Хэнкоком.[12]Потом все же смирился со своей неприкаянностью и позвонил Натали. Он даже предоставил ей право выбора территории для встречи. Ее вопрос «А ты не хочешь заглянуть ко мне?» прозвучал довольно безобидно и ни к чему не обязывал. Иначе бы он не согласился. Курт остался дома. Охранять квартиру. (Шутка.)

Натали казалась гораздо старше своих двадцати двух лет, несмотря на маленький рост, хрупкость и по-детски трогательную головку с белокурыми волосами, стриженными под мальчика. У нее был низкий, хрипловатый голос, не по годам мудрые карие глаза, которые она пять раз в минуту прищуривала в подтверждение этой преждевременной мудрости, и тонкие руки, изящно плясавшие перед ее лицом для придания большей выразительности каждому высказыванию, хотя ее высказывания и без того были достаточно выразительны. Начисто лишенная каких бы то ни было признаков наивности, она не испытывала даже потребности хотя бы время от времени разыгрывать наивность с целью изобразить беззащитность и уязвимость. Этот недостаток, делавший ее по-юношески зрелой, импонировал Максу.

В качестве прелюдии к его с интересом ожидаемым «объяснениям», как это его могло угораздить пренебречь ее благосклонностью, она поведала ему о своей остывшей любви к Эдгару, профессору англистики, который никак не решался сделать выбор в ее пользу. Поскольку в устах Натали понятия «остывшая» и «любовь» уже сами по себе звучали противоречием, Макс понял, что профессор по-прежнему очень много для нее значил, что она ни в коей мере не собиралась сдаваться и что ей просто хотелось отомстить ему за его полигамный образ жизни. А когда она сняла пуловер — особым, недвусмысленным способом — и его взорам предстало боди, которое не надевают просто так, случайно, он понял, с кем и когда она собиралась ему отомстить — с ним, Максом, и сейчас.

Решение скрыть от нее правду он принял, когда Натали — опять же особым, недвусмысленным способом, — многообещающе ухмыльнувшись, произнесла: «Ну так объясни мне наконец, что с тобой тогда произошло». При этом она придвинулась к Максу и коснулась его колена тыльной стороной ладони. Она даже не стала недоверчиво прищуривать глаза. Макс чувствовал, что она ждет лестного для нее ответа. Ей явно хотелось услышать, что она показалась ему слишком независимой и взыскательной, что он хотел «простой интрижки», а потом вдруг понял, что с ней этот номер не проходит, что с ней возможны лишь «серьезные отношения», — что-нибудь в этом роде.