Дэн Родело смотрел в сторону дюн, но в то же время не упускал Беджера и Харбина из поля зрения. Теперь надо быть особенно предусмотрительным, потому что, ясное дело, ни один из них не собирается делиться с ним золотом. Как только исчезнет угроза со стороны индейцев, они не станут терять времени.

Подошла Нора. У нее обветрились губы, щеки опалились на скулах, но ничто не могло до конца стереть спокойную красоту ее лица.

— Я люблю пустыню в такой час, — сказала она, глядя на запад. — Мне нравится смотреть, как удлиняются тени, и ощущать наступающую прохладу.

— Радуйся, пока есть возможность. Завтра у нас будет самый трудный день.

— Я тоже так думаю. Я вспоминаю песчаные дюны…

— Удивительно, что ты выжила. Для леди это был слишком трудный путь.

— Самым трудным было не это. Оно осталось позади. В кораблекрушении я потеряла семью. По крайней мере, всех, кого я знала, — она неожиданно посмотрела на него. — Понимаешь, я даже не знаю, кто я такая, откуда происхожу. Папа утонул в Заливе, мама умерла в пустыне на самом краю дюн, за несколько миль отсюда.

— Дин Стаффорд вел вас через пустыню. Вышли пятеро, дошло трое. Я слышал эту историю. — Родело помолчал. — Чего мне не понять — это зачем ты вернулась сюда.

— Я была одна на свете, а мне не хотелось оставаться одинокой. Я… я хотела найти кое-что, что мы там оставили.

— Ты много чего там оставила, Нора. Ты оставила отца и мать, но теперь их не найти. Слишком поздно…

— Может быть, и нет.

— Нора… — он взглянул на нее вопросительно.

— Ты не понял. Мы оставили там одну вещь… сундучок.

— Сундучок?

— О, совсем небольшой. Немного вещей, которые любила мама. Письма, рисунки… ничего ценного. По крайней мере, ничего ценного ни для кого, кроме меня. Но разве ты не понимаешь? Эти вещи — это ведь я. Я была слишком маленькой, чтобы действительно знать отца и мать, но если я увижу их изображения, почитаю письма, которые они писали, то, может быть, они станут для меня реальнее. Я думала об этом еще с того времени, когда была девчонкой, потому что, если бы у меня были вещи, принадлежавшие им, то в каком-то смысле у меня были бы и они сами. Они были бы не туманными образами, которые я едва припоминаю, но реальными людьми, моими людьми, моей семьей. Моими собственными отцом и матерью.

— И ты так рискуешь ради этого?

— Я знаю, что ты думаешь. Так каждый думал, когда я говорила, что хочу вернуться сюда… но разве ты не понимаешь? Я в жизни не имела своих. У меня был названые родители, они были ласковы со мной. После их смерти я окончила школу на оставленные ими гроши, но я всегда думала об этом месте. Я должна была возвратиться. Я просто обязана найти шкатулку.

— Я и представить себе не мог, что тебя побуждает, — он вздохнул. — Ты действительно считаешь, что это разумно? А если окажется… ладно, если окажется, что они были не такие, как тебе хотелось бы? Иногда мечта куда лучше действительности.

— Я думала об этом. Нет… Я должна найти. Я должна знать. Мне ведь даже неизвестно, откуда они приехали и куда направлялись… И зачем…

Эти слова привели Дэна в замешательство. Если Дин Стаффорд, с которым он был слегка знаком, и знал что-то о родителях Норы Рейли, то он никогда об этом не говорил. Родело вспоминал… Дин рассказывал об этом путешествии через страну Пинакате… Не то чтобы он молчун, вовсе нет. Просто об этом нечего было рассказывать. Он говорил Дэну о водоемах, о колючках, о змеях…

Родело знал столько же, сколько любой другой. Они ехали в город Юма на реке Колорадо. Стаффорд знал, что это был какой-то парусник. Все, что он знал о кораблях, можно было бы написать на почтовой марке, как он говорил. На борту корабля он ни разу не разговаривал ни с Норой, ни с ее родителями. Они держались особняком, были хорошо одеты, вежливы, но… какие-то сдержанные.

Капитан судна не был моряком. Он направлялся на золотые прииски в Эренберге и купил это судно, чтобы добраться до реки. Попав в приливное течение, он так и не понял, что случилось, да и Стаффорд тоже, пока не добрался до Юмы. Когда мать девочки умирала, она попросила, чтобы он позаботился о ребенке.

Кто приезжал в Юму в те дни? Кто поднимался вверх по реке? Аферисты, кабацкие девки, шахтеры, авантюристы… иногда солдаты в какой-нибудь форт в глубине страны. Зная это, Родело поставил бы пять против одного, что ее родители не представляли собой ничего особенного. Скорее всего, это были люди, которые шли следом за лагерями золотоискателей, чтобы добыть все, что смогут, любым способом, возможным в диких местах среди диких людей.

Внезапно рядом с ним появился Харбин.

— О чем это вы опять болтаете? Не забывай, Родело, это — моя девушка!

— Ваша девушка? — Нора обернулась к нему. — Откуда, мистер Харбин? С чего это вы взяли? А я и не знала, что я — чья-то девушка!

Он жестко посмотрел на нее.

— Леди, здесь вам выбирать не из кого!

— А я полагаю, что есть, — сказал Родело. Харбин пренебрег его замечанием.

— Глядите, леди, лучше бы вы подумали. Нам уже недалеко идти осталось. Я могу взять вас с собой, а могу бросить на побережье, как хотите.

Дэн Родело усмехнулся.

— Джо, никогда ты не научишься видеть дальше своего носа, но если ты этого не умеешь, то Беджер умеет. Сэм Берроуз, который остался в Штатах, знает, что эта девушка выехала с нами. Если она не появится, то он, возможно, начнет расспрашивать.

— А мне-то какая забота? Я не собираюсь возвращаться.

— Том, — сказал Родело, — расскажи ему о Костерлицком.

— Что именно? — спросил Беджер.

— У Сэма Берроуза на всем свете два хороших друга, Том. О, у него много друзей, но двое из них — это всемогущие добрые друзья, и один из них — Эмилио Костерлицкий, который командует отрядом руралов. Я полагаю, вы, парни, о них слышали? Так вот, — продолжал он, — если Сэм скажет Эмилио, что ему хотелось бы знать, что случилось с Норой Пакстон, Эмилио узнает, кто путешествовал вместе с ней, и заставит их слегка попотеть, выпустит немножко крови, а потом будет пытать, пока они не скажут. И если новости будут плохие, Эмилио, натурально, ощутит, что он обязан отослать что-нибудь Сэму Берроузу, чтобы продемонстрировать свою дружбу, что-то, например, вроде скальпа. Я не говорю, что он действительно снимет с вас скальпы, но отправит что-нибудь такое, что будет очевидным доказательством.

— Меня ты не запутаешь!

— Меня он уже запугал, — сказал Беджер. Этот Костерлицкий — сущий дьявол.

Больше никто ничего не сказал, и они ушли.

Неподалеку от воды стоял засохший мескит, так что хвороста было достаточно, чтобы развести небольшой костер, незаметный для наблюдателей. Кофе был вкусный, и у них еще было немного вяленого мяса из запасов Сэма Берроуза.