Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что и как? — спрашивает.
Рядом — брюки натянуть не успели — переводчики беспокоятся. А он передает конверт в руки начальнику и говорит:
— Здесь полный план, где и как найти Ивана Поспелова, Ваньку Каина, и где он все это время проживает.
Сказал он эти слова и вышел из дому в лес, в ночь, за ближними деревьями и растаял. Те надорвали конверт, записка вылетела. В записке обрисовано:
«Идите на чердак в штабе. Там все узнаете».
Ну, те единым духом на чердак взлетели.
Там на столе конверт, в конверте запечатано:
«Приказываю немедленно убираться восвояси и не мучить трудовой народ. В противном случае будете наказаны по заслугам. Красный партизан Ванька Каин».
Тут они за головы схватились... Сообразили, кто над ними на чердаке жил. Это и был он. Да.
Это есть неопровержимый факт. Можете сослаться в случае опровержения на меня. Адрес мой я самолично запишу в вашу тетрадочку...
ШИНКАРЬ
— Слышал я еще,— продолжал товарищ Рыков,— что вчера вы про юродствующего кулака Василия Ивановича Зайкова интересовались. Так и про него много врут. Я его хорошо знаю. Сколько раз его арестовывали, но по психической справке освобождали... Болен, мол, да не опасен. А как, спрашиваю, не опасен, когда он недозволенным шинкарством занимался, пользуясь этой бумажкой? Его все районные люди знают... Прибудет, бывало, новый предрика, или райзо, или секретарь райкома, Василий Иванович со своей супругой немедленно на дом припрутся.
— Так и так, здравствуйте, новый товарищ!
— Здравствуйте, чем могу быть полезен?
— А мы к тебе не с корыстью, а дружелюбно... Проведать. Чайку попить зашли...
И сядут за стол — с места не стронуть, пока не выдуют целиком самовар. Тогда стаканы вверх дном перевернут, попрощаются, к себе в гости пригласят и домой пойдут.
Зайков, бывало, купит большой каравай хлеба, весь мякиш изнутри выскребет. Одна корка наружная остается. А внутрь запихнет две бутылочки горькой: литровку и пол-литра. Приезжает в лес к лесорубам или к морю на стан к рыбакам. Притворяется, что хлебом торгует из-под полы. Трудовую деньгу гребет.
«Вам сколько, — спросит,— полкилограмма ситного? Берите», — и отрежет меньший кус хлеба. Тот самый, где полулитровка. А ежели кто кило хлеба попросит, тому краюху с литром. Сколько я раз его на этом ловил... Посидит дня два — выпустят. Психическая бумажка. А мне опять возня с ним. После того как третью конфискацию товара я у него произвел, он телеграмму закатил:
«Москва. Кремль. Калинину. Жид сельсоветчик при попустительстве Гюллинга, которому я оказал благодеяние, притесняет трудовой народ. Требую снять, чтоб тебе же худо не было. Василий Зайков».
«О Гюллинге, получившем мое благодеяние в проносе чемодана от станции до города Кемь, дома Антонова, могу сказать следующее. Гюллинг мне за пронос чемодана не заплатил, но я на это не обижаюсь. Факты на него имею такие. Поезда у нас все время опаздывают, а он со своим прокурорским надзором бездействует».
Ну и снова его выпустили на мою голову.
ЗАЙКОВ НА ТРОНЕ
— Зайков мне под нос кукиш сует:
— Что, выкусил? Я на царском троне восседал, а он меня хотел подловить. Шутишь!
И действительно. Был он в Ленинграде. И захотелось ему в дом своего кума сходить. В Зимний дворец, что на Урицкой площади построен. Ладно! Примкнул он к экскурсии от Дома крестьянина. А с экскурсией фотограф ходил от какого-то журнальчика. Дошли всей экскурсией до зала, где балдахин под потолком, а под балдахином тронное кресло, на котором в оные дни царь восседал... Тут фотограф и попросил разрешения, чтобы кто-нибудь сел на трон. Ему от журнала было заказано. Ну кто ж, как не Василий Иванович по своей природной прыткости первым на трон взобрался. Он, конечно. Его фотограф — раз, два, три — и снял.
До спальни царской дошли.
— Как изба — такая большая кровать, — рассказывал он после.
А через две недели приезжает в деревню обратно. В руках журнальчик.
Несколько штук закупил.
— На станцию идите, покупайте, — всем встречным и знакомым говорит.
А в журнале действительно большая фотография пропечатана и подпись:
«Крестьянин В. И. Зайков на б. царском троне».
И статья «С крестьянской экскурсией по Зимнему дворцу».
Вот он всем это и показывает:
— Я на троне.
А в статье, между прочим, мелким шрифтом — мало кто и прочел — было:
«Придя в царскую спальню, крестьянин Зайков (см. фото на троне) хотел было растянуться в широкой постели бывшей императрицы Александры Федоровны, но администрацией и, главное, товарищами экскурсантами был остановлен».
— Не допустили меня,— жаловался в ответ на расспросы Василий Иванович.
КУЛАК И ФРАК
— Но все ж таки наконец пришло время коллективизации. Стали у нас досконально разбираться, кто друг, кто враг, кто трудовик, кто кулак. Пришел на это собрание и Василий Иванович Зайков — в одних опорках, в лаптях, всклокоченный. Ну, чуть было суму через плечо не повесил.
— Какой я,— кричит,— кулак? Я всю жизнь никого, кроме лошадей да посудины, не эксплуатировал! Я трудился, из зуйков в люди выбрался... У меня и теперь ничего нет. Одежи — что на себе, хлеба — что в животе! Помилуйте... Неужели Петр Петров забудет, как его хлебом из беды выручал? Меня в кулаки зачислите? А у кого, Степан, одалживаться станешь, когда у Петра никогда ничего нет, а у Федора всегда пусто?
Вот какую линию повел...
Ну и наши тоже дельную отповедь дали. Да я вам скажу: ложка в бане не посуда, девка бабе не подруга, а кулак трудовому человеку враг. Ну, когда узнал он, что все же мы его вывели на чистую воду, кулаком в списках проставили, очень рассердился он.
У нас станция железнодорожная