– Это почему не будет? – возмутился Иван. – Раз в афише сеанс указан, фильм должен идти по расписанию.

– Тебе что, больше всех надо? Видишь, зрители уже разошлись, экран потух, а киношник до вечера в драбадан бухой. Так что, братишка, суши весла.

Иван ответил стихами:

И моя душа смеясь уходит

По песку в костюме моряка.

Он с сожалением посмотрел на афишу с Шварценеггером и собрался уходить, складывая в карман зажатую в руке мелочь.

– Постой-ка, братишка, – ни с того, ни с сего киномеханик переменил прежнее решение и дружелюбно протянул руку. – Меня Кириллом Артамоновым зовут. Те, кто знает поближе, – Артамоном. А ты кто будешь?

– Храмов Иван.

– Ну, что, Храм, будем знакомы?! Пошли кино смотреть, раз пришел.

В большом обшарпанном холле стены все еще сохраняли мозаичные панно, повествующие о борьбе народов против колонизаторов.

– Проектор гонять не стану. Для таких дел у меня видак имеется. Да не дрейфь! Моряк салаги не обидит!

– Сколько за просмотр? У меня только двадцать рублей, как на билет дневного сеанса. Хватит?

– За счет заведения, – Кирилл кивнул на мозаичных рабов с разбитыми цепями и устремившихся к сияющему в небесах серпу и молоту. – У нас тут последний остров свободы, равенства, братства и Че Гевары. А революция, братишка, денег не признает, так что иди и наслаждайся пережитками военного коммунизма!

Кирилл открыл обклеенную киношными постерами дверь каптерки, включил свет и, словно впервые, с удовольствием оглядел маленькое, заваленное всяким хламом пространство:

– Как тебе директорский кабинет? – он не без гордости подвел Ивана к стене, на которой висела винтовка Мосина с прицепленным на проволоку ржавым трехгранным штыком. – Настоящая, точь-в-точь, как из «Человека с ружьем». Я ее, дорогушу, в 1993 году из музея революции выменял на ящик паленой водки. Представляешь, вместе с патронами!

– Неужели так просто что-то заполучить из музея? Тем более, огнестрельное оружие… Там же учет, опись экспонатов…

– Скажешь, учет! Плюс инвентаризация всей страны! – Артамонов рассмеялся и с удовольствием развалился в старом «профсоюзном» кресле. – Музей ликвидировали, экспонаты пропили, красные флаги взамен скатертей бабки на картошку выменяли. Книги, шинели, солдатские каски во вторсырье свезли, а фотографии, письма, грамоты и прочую память республики Советов выкинули к едреной матери. Прямиком на помойку!

– Как же люди? Коммунисты бывшие… Просто промолчали? – Иван присел на массивный, обтянутый кожей стул.

– Стульчик, кстати, из кабинета райкомовского секретаря Пронина. Он и теперь нехило устроился, надрывается директором мясокомбината. Так что такие стульчики для его постаревшего зада твердоваты, да и «бумер» в этом плане поприятней «волжаны» райкомовской. Вот и кумекай, нахрена ему теперь Советская власть с ее музеями, флагами и торжественными заседаниями к очередной годовщине, – киномеханик вытащил из маленького холодильника запотевшую бутылку пива. – Хочешь? Холодненькое!

– Я не пью… От чая бы не отказался.

– Чаю, так чаю, – Кирилл сунул кипятильник в заполненную на две трети водой литровую банку. – А что насчет людей, так их никто спрашивать и не собирался. У нас во все времена народ безмолвствует. Так, между прочим, сам Пушкин написал.

Дождавшись первых пузырьков, он щедро сыпанул в воду заварки и накрыл банку помятой брошюрой. Достал с полки пакет сушек и начатую банку варенья из черной смородины:

– Тебе, братишка, рановато без закуски чифирь употреблять. Зато с ним кино много жизненней покажется, да и сюжет прочувствуешь куда лучше!

* * *

– Ну и как тебе фильм? – Кирилл затянулся сигаретой и пустил густую струю дыма. – Впечатляет?

– Ничего подобного просто не видел… – Иван протер вспотевший лоб и, переведя дух, отглотнул из кружки уже помутневшую заварку. – Добро, зло, дружба, предательство, судьба, случай… Все перемешано и в то же время настолько обнажено, даже жутко становится…

– Что ты хотел, миллениум на дворе! Несознательные бабушки пугали нас, самых счастливых на свете детей, пионеров: мол, в двухтысячном году грядет апокалипсис. То бишь конец света, по-русски. – Кирилл усмехнулся и, посмотрев на опустевшую бутылку пива, отглотнул из кружки Ивана. – Вот мы и дождались заветной двойки с тремя нулями. Значит, сатана где-то среди нас. И «кончина мира» не за горами!

– Знаешь, – Иван серьезно посмотрел Кириллу в глаза. – Я в это верю… Для меня апокалипсис начался осенью 1999 года.

– Ты, похоже, все-таки больной на голову… – поперхнулся Артамонов и, прокашлявшись, поставил пустую кружку на стол. – Но мне нравятся такие безбашенные пацаны… В этом поганом городишке либо на иглу надо садиться, либо в отрыв уходить. Я, к примеру, люблю на стакан приседать. Оттого и торчу здесь, потому что, как только появятся деньги, сразу ударюсь в запой…

– Прошлой осенью у меня отец умер, и я с мамой в Немиров переехал, – словно не услышал слов киномеханика Иван. – Здесь творится черт знает что, а местные делают вид, что все в порядке. Они словно не замечают, что город сходит с ума…

– А я-то гадаю, что в тебе не так, – Кирилл раскурил новую сигарету. – Значит, сам не тутошний. Наверное, многое в нашем Богоявленске удивляет?

– Так заметно? Вот уже полгода живу в Немирове, а к его условиям притереться никак не могу. – Храмов нервно покрутил кружку, разглядывая, как скользят по эмали оставшиеся на дне чаинки. – Когда сюда ехали, думал быстро освоиться…

– Быстро только белки, оттого и мелки. – Кирилл взял с полки помятую брошюру, которой накрывал заваривавшийся чай, и протянул Храмову. – Возьми. На досуге полистаешь…

На замусоленной глянцевой обложке был изображен пожелтевший от времени череп, над которым, словно нимб, парил черный круг, пересеченный по диагонали ровными белыми линиями, увенчанными на концах трезубцами. Внизу красными пляшущими буквами, зачем-то несколько раз обведенными ручкой, значилось: «Магия Вуду. Путь духов».

– Бери, бери. Это именно то, что ты хотел знать о нашем городе, но о чем никто не захотел тебе рассказать. Я эту книжонку в кинозале нашел, а как почитал, так здорово мозги прочистил и на происходящее в Немирове взглянул совсем по-другому. Раньше, когда в школе учился, здесь не так жили. Оттого многие теперь и врубиться не могут, что сейчас вокруг них происходит.

– Вуду… – Иван повертел в руках брошюру. – Это же африканское колдовство… При чем тут жизнь в Немирове?

– Может, африканское, может, американское, – многозначительно сказал киномеханик. – Ты «Сердце ангела» смотрел? Или, вот, еще лучше, фильмец такой был реальный, назывался «Змей и радуга»?

– Как-то не довелось… У нас в семье смотреть американские фильмы считалось дурным тоном: примитивный сюжет, плоский юмор. Одним словом, массовая культура. – Иван подумал, что напрасно сказал об этом киноману. – Просто у нас принято читать классику…