Основные направления, по которым шла реорганизация, сохранились вплоть до Первой мировой войны, и главным действующим лицом этого процесса в Пруссии был Шарнхорст. Сам он окончил небольшое военное училище из тех, что появились даже за пределами Пруссии после Семилетней войны, и его мировоззрение основывалось не на традициях прусской армии, а на рационализме XVIII века. У него было четкое представление о губительности – с военной точки зрения – тех принципов, которые Пруссия довела до крайности: принадлежность к аристократической крови и презрение к образованию. Он замечал, что при выборе кандидатов на ту или иную офицерскую должность значение имели лишь связи, а не способности или знания, что исключительные способности не делали человека популярным и что многие семьи посылали в армию самых ленивых и бездарных сыновей. В последние годы (1795—1801) своей службы в Ганновере он убедился, что молодые люди, выделявшиеся своими способностями и трудолюбием в артиллерийском училище, оказались также лучшими на поле боя и что пожилые генералы, смотревшие на своих учеников свысока, оказались практически бесполезными. Шарнхорст собственноручно записывал эти выводы и в результате пришел к убеждению, что офицеры должны получать хорошее общее образование, включающее военные науки.

Когда его сделали ответственным за реформу прусской армии, его убеждения заставили его выдвинуть требование, чтобы каждый офицер, вне зависимости от того, в каком роде войск он служит, сдал общеобразовательный экзамен. Этот принцип получил силу закона после выхода королевского указа от 6 августа 1808 года о назначении унтер-офицеров. В то же время соответствующий пункт правил ограничивался или, скорее, разъяснялся следующим замечанием: «Главное требование к хорошему офицеру не знания или технические навыки, но присутствие духа, быстрота восприятия, точность и аккуратность, не говоря уже о подобающем поведении». В этом важном замечании нет ничего неверного, но подтекст и смысл, который оно придает всему остальному, показывает, какие смутные представления о значении образования и воспитания были у ведущих умов того времени. В самом деле, это показывает, что борьба между воспитанием и образованием все еще продолжалась. В то же время именно нелогичность этого замечания определила образовательную программу для прусского офицерства на последующие сто лет.

По вполне понятным причинам освободительные войны были неподходящим временем для реформы офицерского образования и вообще для осуществления какой-либо интеллектуальной программы. Единственное, что имело значение в это трудное время, – это военные действия, в самом непосредственном смысле этого слова, и «бумагомаратели» были мишенью для насмешек. Лишь в последовавшие за тем долгие годы мира образовательная идея смогла снова расправить крылья, и военные училища Шарнхорста постепенно заняли свое место в армейском порядке вещей. Вскоре, однако, стало понятно, что между теорией и практикой по-прежнему лежит огромная пропасть. Проблема заключалась не в том, что не хватало молодых офицеров или кадетов, стремящихся получить требуемое образование, дело заключалось в общей ситуации, сложившейся в то время в Пруссии. Из доклада комиссии под руководством принца Вильгельма, рассматривавшей этот вопрос в 1825 году, мы узнаем, что молодые люди поступали в дивизионные училища, где они должны были обучаться в течение трех лет, в восемнадцать или девятнадцать лет. Но, как показала практика, у них не было почти никаких начальных знаний, а они уже достигли такой стадии в своем умственном и физическом развитии, на которой люди перестают быть восприимчивы к основам технических знаний. Они также больше не придерживались моральных стандартов, необходимых для своего благополучия. В дивизионных училищах проявилась тенденция к пренебрежению как учебой, так и нравственными принципами. Ученики усваивали материал очень медленно и поверхностно, и к тому времени, когда они могли сдать офицерский экзамен, они были уже в таком зрелом возрасте, что это затрудняло всю их дальнейшую карьеру.

Чтобы исправить сложившееся положение, комиссия рекомендовала «уменьшение срока обучения в дивизионных школах с трех лет до одного года и принимать туда лишь тех, кто уже имеет необходимые познания по тем предметам, которым раньше обучали в этих школах. Но, поскольку сыновья небогатых офицеров не могли получить необходимый уровень образования дома, предполагалось, что определенное количество мальчиков будет получать все нужные им знания на более ранней стадии, в гимназиях. Они должны были дать им тот элементарный уровень знаний, который до того времени они получали в дивизионных школах, но слишком поздно и всегда не полностью. Такое учреждение даст им те образовательные преимущества, которые обеспечивают своим детям состоятельные родители, желающие, чтобы их сыновья сделали карьеру в армии. К тому же дивизионные школы перестанут давать невежественному рабочему классу возможность претендовать на высокие армейские должности. Конечно же путь к вершинам военной карьеры не должен быть закрыт или затруднен для всякого, кто постарается с помощью таланта и упорного труда преодолеть препятствия, обусловленные его происхождением. Тем не менее не в интересах армии, чтобы посредственные и необразованные люди за государственный счет достигали уровня, на котором они начинают требовать более высокого вознаграждения еще до того, как научатся приносить больше пользы. Поэтому мы делаем следующее предложение: в каждой провинции в гимназиях нужно выделить несколько сот мест для сыновей нуждающихся офицеров, где они могли бы обучаться в течение четырех лет, начиная с тринадцатилетнего возраста, и, если их родители живут далеко, им должны быть предоставлены стол и кров, а также они должны быть обеспечены форменной одеждой».

Как видно из доклада, взгляды, принятые среди правящих классов в 1825 году, существенно отличались от тех, что господствовали во времена Шарнхорста и Бойена. Какой резкий откат назад демонстрирует нам этот отрывок! В нем не найдется и строчки, которая не дышала бы плохо скрываемым отвращением к «соревнованию» с «невежественным рабочим классом», желающим вступить в государственные дивизионные школы. «Посредственным и необразованным людям» должно быть указано на их место, хотя бы только в отношении «нежелательных» кандидатов на офицерские должности. Для «правильного» контингента (что означает сыновей из дворянских семей старой Пруссии) нужно расстелить ковровые дорожки, хотя, по общему признанию, их тоже следует признать «посредственностями». Здесь вопрос набора офицеров был тесно связан с вопросом об образовании. Однако предложение о предоставлении стипендий провалилось, натолкнувшись на противодействие министерства образования, а также в связи с нехваткой средств.

Но второй тип дивизионных школ закрыли в 1828 году, и тогда поместное дворянство и офицеры стали все громче жаловаться на то, как трудно им стало давать сыновьям образование. Положение существенно изменилось с тех пор, когда Фридрих-Вильгельм I вынужден был чуть ли не силой отправлять сыновей сельских дворян в кадетские школы. У этих людей теперь был влиятельный представитель в лице генерала фон Рюделя-Клейста, который поддерживал их требование, чтобы государство позаботилось о подготовке их сыновей к экзамену на звание унтер-офицера. К этому времени (1835) Бойен давно уже перестал быть военным министром, но кронпринц (впоследствии Фридрих-Вильгельм IV) очень его уважал и интересовался его мнением. Как и другие военные, Бойен резко возражал против требований юнкерства. Государство, заметил он, содержит армию за счет налогов, которые платят все граждане, и это обязывает все классы служить в ее рядах, поэтому нельзя позволить какому-либо одному классу присваивать себе единоличное право на все офицерские должности, а следует принимать наиболее способных. Кроме чисто военных познаний, офицер, если он не хочет лишиться уважения других классов, должен обладать таким уровнем образования, который соответствовал бы требованиям времени.