Она чувствовала себя так, будто погрузилась в болото гниющего мусора. Или как если бы кто-то напялил на нее маску противогаза, только что снятую с двухнедельного трупа. Ее желудок отчаянно трепыхался, словно рыба, пожираемая изнутри ленточным червем, и начал выворачиваться наизнанку…

Аристарха это нисколько не смутило. Он жадно облизал ее, а она поняла, что запомнит прикосновение этих чавкающих губ-присосок на всю оставшуюся жизнь и вряд ли когда-нибудь снова почувствует себя чистой. Слюна психопата казалась несмываемой; эта едкая жидкость проникала в поры кожи, въедалась в слизистую оболочку, стекала под низко вырезанный кожаный жилет и холодеющей липкой струйкой пробиралась между грудей…

На фоне этого было почти незаметно то, что он проделывал с ее руками. Мартина осталась без оружия; хуже того — она осталась голой, потому что Аристарх распорол на ней одежду ее же ножом. От холода она покрылась гусиной кожей, приобретавшей мертвенно-серый оттенок, и теперь сильно напоминала ощипанную остывающую курицу…

Батька скептически оглядел ее, потом поручил заботам какого-то педика из числа самых младших по кличке Буква Гэ, а сам отправился в темный дымящийся бар, чтобы закончить свои дела.

Буква Гэ пристроился сзади и заставил ее нагнуться. «Стой так, я все улажу», — глумливо прошептал он ей в самое ухо, после чего начал насиловать ее стволом револьвера. Судя по всему, единственным чувством, которое она в нем возбуждала, была ненависть.

Вскоре у нее открылось кровотечение, но жаловаться было бессмысленно и еще вреднее для здоровья. Она молча корчилась в углу, пока ее внутренности терзал холодный твердый предмет, и впервые в жизни молилась о том, чтобы ее обошло стороной чужое внимание. Ей повезло, что Милка приняла на себя главный удар…

Тем временем люди Аристарха занялись сколачиванием «сучьего креста» из обломков стойки. Мартину охватило тупое оцепенение. «Пурга» должна была взбодрить ее на ближайшие пару часов, но теперь энергия иссякла, как вода, вытекшая из опрокинутой бутылки. Она не знала, для кого предназначен крест. Кандидатов было всего двое. Следовало признать, что Милка имела значительно больше шансов дожить до рассвета. На мужиков ее имидж порочного ангелочка действовал безотказно. Вдобавок эта сука умудрялась при любых обстоятельствах получать удовольствие.

Аристарх вернулся, похрустывая печеньем, наклонился над Милкой, лежавшей на столе, и поцеловал ее поочередно в оба глаза. «Хорошенькие голубые глазки!..» — просюсюкал Буква Гэ, и все заржали. Батька принялся с чувством декламировать дурацкую детскую считалочку. Его толстый, испачканный в крови палец тыкал то в Милку, то в Мартину. Происходящее весьма напоминало беспредел в школе для умственно отсталых. Но надежды на то, что появятся большие дяди и разберутся со всеми расшалившимися придурками, не было.

Кому не повезло на сей раз, Мартина поняла после мучительно долгой паузы. Палец Аристарха завис неподвижно. Милка отчаянно завизжала и забилась в грязных лапах. Бесполезно. Два здоровенных кретина швырнули ее на крест и начали приматывать к нему липкой упаковочной лентой. Зафиксировали руки, ноги, шею; наложили тугую повязку вокруг головы, не обращая внимания на густые золотистые кудряшки. Потом заклеили рот, чтобы жертва не верещала. Через минуту та оказалась спелёнутой, будто мотылек в своем коконе. Теперь она стонала, выпучив глаза. Из носа брызгали сопли, когда Милка судорожно выдыхала…

Кто-то притащил снаружи богато инкрустированный ящик из черного дерева размером с коробку для сигар и канистру с надписью «Осторожно! Концентрированная серная кислота». Мартина, которую раздирала пополам боль в паху, все же наблюдала за происходящим с каким-то извращенным любопытством. Не моргая. Близость смерти завораживала — тем более что это была и ее смерть. Не каждому удается присутствовать на репетиции.

Батька открыл ящик. Его люди, усталые и довольные, столпились вокруг, тяжело дыша и распространяя кислый запах пота. В углублении зеленого бархата покоился их фетиш. Даже Буква Гэ перестал двигать револьвером. Мартина невольно вытянула шею. Тогда она впервые увидела любимый пыточный инструмент Аристарха.

Издали предмет напоминал какую-то деталь. У него был тусклый металлический блеск. Серебро? Сталь? Платина. Только платина имела специфический бледный отлив. Вблизи инструмент был похож на нелепые очки. А еще на штампованный лифчик для древнеиндийской статуэтки…

Мартину душило что-то, пока она рассматривала две воронки, соединенные дугообразной перемычкой. Отверстия в узких частях воронок были совсем крохотными. Аристарх любовно прочистил их иголкой, хранившейся в том же ящике.

«Я иду к тебе, куколка, — заблеял батька. — Я иду к тебе, любовь моя!..» Он склонился над Милкой и опустил воронки ей на глаза, воспалившиеся до красноты и чудовищно выпученные. Мартина видела, что та пытается дернуться, но не может даже шевельнуть головой. Она подумала, что предпочла бы задохнуться, прежде чем…

Аристарх вдруг вспомнил о ней. Не оборачиваясь, он схватил Мартину за нижнюю челюсть и подтянул к себе. «Я сделал то же самое со своей шлюхой-мамашей», — зачем-то сообщил он ей достаточно дружелюбно, будто поверял семейную тайну. Слезы уже прожигали ей веки, будто кислота…

Между отверстиями воронок и глазными яблоками Милки оставался небольшой просвет, и сбоку можно было видеть, как образуется жидкая линза, а затем набухает и срывается капля… На роже Аристарха появилось такое же выражение, какое бывает на лице ребенка, наблюдающего за мухой, которой он только что оторвал крылышки. Он открыл канистру и осторожно налил кислоту в обе воронки. После этого прилег рядом с жертвой. Его люди заревели гимн банды, в котором практически не было печатных слов.

Судороги пробежали по спелёнутому телу — настолько сильные, что затрещал наспех сколоченный крест. Носовые звуки перешли в непрерывный вой умирающего от голода слепого котенка…

— Кап! — сказал Аристарх с искренним восторгом.

Как только он произнес это, первая капля кислоты упала на широко открытый от ужаса глаз Милки. Мартина почувствовала, что вот-вот провалится в черноту. Ее стошнило, но блевать было нечем.

Потом, когда она увидела слабенький дымок, поднимающийся из-под воронок, она все-таки отключилась.

Ничто не реально, кроме девушки.

Ничто не реально, кроме меня.

Группа «Блонди»

«Я сотру тебя, детка!» — подумал Мицар с холодным неудовольствием. Он никогда не испытывал сильных эмоций, но ему осточертело плохое кино. Сеанс продолжался слишком долго и требовал огромных затрат витальной энергии, а он все еще не нашел то, что требовалось. «Дай мне ключ. Дай мне хотя бы намек, тупица, и мы сможем двигаться дальше…» Его захлестывали волны ее жалоб, ее бессмысленного и бесполезного ужаса. Еще немного — и ему придется подыскивать себе другого медиума.

И все же он предчувствовал, что она мельком видела «ключ»; информация о Мегреце хранилась где-то в ее подсознании, а он пытался выудить дохлую рыбку из абсолютно темной ямы. «Я помогу тебе, животное, — решил он спустя несколько минут. — Помогу в последний раз. Не вздумай благодарить меня — ведь даже я не знаю, что ОН с тобой сделает…»