знала. А теперь вот окончательно поняла, что зря списала своё первое впечатление на создавшийся из-за вступительной поры ажиотаж. В Вирграде всё было дорого. Очень.

— Постойте, — вдруг окликнул её мистер Трепур. — Лер Пипа, вы могли бы переждать грозу у нас в ресторане. Он закрывается всего через час, быть может к этому времени ливень пройдёт. А ещё, быть может, вы встретите в ресторане своих знакомых. У нас здесь часто будущие маги останавливаются.

Мистер Трепур явно намекал на то, что кто-нибудь может выручить попавшую в неприятности студентку, но Мила Свон нисколько не сомневалась, что никаких знакомых ей здесь лучше не встречать.

— Нет, спасибо. Я лучше пойду.

— Уйдёте несмотря на такую непогоду? — как назло снова громыхнул гром.

— Дождь — это всего лишь вода.

— Но ночь не просто тёмное время суток. Лер Пипа, Вирград в целом хороший город, но здесь всякое бывает. В темноте никто не разглядит, что вы студентка академии, не стоит вам бродить по улицам ночью. Это опасно.

— Опасно? — нервно улыбнулась Мила. — Ну, значит здесь хоть в чём-то так же, как везде.

— Подойдите ко мне, пожалуйста, — вдруг сурово нахмурился мистер Трепур в ответ на её слова, и молодая женщина сама не поняла зачем послушалась.

— Скажите прямо, на какую сумму вы рассчитывали снять у нас номер?

— Ну, никак не дороже пятнадцати медных, — сказала растерявшаяся от вопроса Мила.

— Хорошо, за эту сумму горничные постирают и поменяют постельное после вас. Если не будете болтливы, я предоставлю вам отдельные и очень даже комфортные апартаменты.

— О, это было бы отлично.

— Тогда подождите минуточку, я скоро.

Мила не могла поверить в свою удачу. Нет, ну она никак не могла понять отчего ей вдруг так повезло, а потому она вовсю смотрела, как мистер Трепур, порой косясь на смазливого лакея, всё ещё занятого пожилой дамой, просит одного из сотрудников подменить его. Тот с лёгкостью согласился, так что вскоре администратор вернулся к Миле, и затем она последовала за ним. Правда, не очень уверенно. Миле вдруг подумалось, что за такую «удачу» от неё могут потребовать некоего рода награду. Нехорошие мысли начали роиться у неё в голове, и поэтому, едва она и администратор поднялись на этаж выше, молодая женщина с опаской произнесла:

— Это так щедро с вашей стороны. Но почему вы решили помочь мне?

— Просто вы напомнили мне мою племянницу. Она была милой девушкой, но очень зря любила поздние прогулки, — криво улыбнулся мистер Трепур, и Мила подумала, что не стоит продолжать разговор на эту тему. Она всего-то сказала:

— Надеюсь, вас не ждут проблемы из-за вашей доброты.

— Нет, проблем не будет, если вы будете держать язык за зубами и покинете номер до десяти утра. В десять кончается смена горничной, с которой я намерен насчёт вас договориться.

— А если кто-то захочет снять этот номер? — испугалась другой вероятности Мила.

— Ну, это вряд ли. В соседнем номере утром нашли, не к ночи сказано, конечно, повешенного. А такая слава заставляет людей проявлять осторожность.

Мила подумала, что ей самой тоже не очень-то хочется платить пятнадцать монет за сон в номере, рядом с которым кто-то совсем недавно умер. Но она промолчала. Невежливо уже отказываться было, да и раскрытая перед ней дверь открывала такую обстановку, что у молодой женщины едва челюсть не отвисла. Одна кровать чего стоила — высокая, с периной и с балдахином из тонкого тюля и кружева.

«Я люблю тебя, жизнь!» — мысленно завизжала от восторга Мила Свон.

***

Следователем оказался скучающего вида мужчина. Его невысокой рост и черты лица намекали о том, что где-то в его роду затесались гномы. Цепкий взгляд заставлял холодеть. Ещё по манере держаться было явно, что он не первый год в следственном отделе служит и основательно поднаторел в своём деле. И, наверное, не из-за дождя, а именно поэтому не выглядел он доброжелательно. Невольно ректор академии уязвил самолюбие этого мужчины, когда заявил, что следствию непременно нужна помощь квалифицированного некроманта.

— Да самоубийство это, — начал ворчать следователь, едва прозвучали слова приветствия и вся компания двинулась в сторону гостиницы «Бойкий маг». — Криков никто не слышал, звуков борьбы тоже не было. Вещи все на месте лежат, предсмертная записка имеется. Так что этот ваш бывший студент одним концом верёвку к кровати привязал, другой её конец через потолочную балку перекинул, ну а там встал на спинку кресла и ногами эдак дрыг-дрыг.

— Записка у вас с собой? — бесстрастно спросил Найтэ.

— Да.

— Дайте прочесть.

— Так темно ведь, — уставился на него с удивлением следователь, и Найтэ позволил себе улыбнуться.

— Не для некроманта, мистер Штайнэ, не для некроманта.

— А коли замочите? Вон дождь какой, всё закончиться никак не может.

— Мистер Штайнэ, я жду.

Следователь смущённо кашлянул в кулак, прежде чем полез за пазуху и достал оттуда свёрнутый вчетверо лист бумаги. Записка немного скомкалась из-за того, как небрежно её хранили, но в остальном оправдала ожидания тёмного эльфа. Бумага была дорогой, отбеленной. Именно на такой Родрик ван Гаррот ему объяснительную на днях писал. Почерк тоже его был. Буквы, правда, немного дрожали, но это можно было списать на волнение.

— Держите, — протянул Найтэ следователю абсолютно сухую записку, и тот, засовывая её обратно за пазуху, усмехнулся.

— Хорошо быть магом.

— Согласен, порой это полезно.

— А в остальном как? Убедились в моей версии? Тот, кого убивают, обычно не успевает ничего написать, а тут прям поэма, ха.

— Да, текст безвкусен и длинноват. Но немного странно, что он состоит в основном из обвинений.

— Чем же это вам странно? — буркнул следователь недовольно. — Этот ваш студент был настолько обижен, что даже повесился.

— Родрик ван Гаррот был самоуверенным человеком, мистер Штайнэ. Я бы даже сказал, он был чрезмерно самоуверен в себе. А такой характер из ниоткуда не возникает. Молодой ван Гаррот рос, чувствуя поддержку рода, он не испытывал сомнений, что всегда будет защищён своими близкими, чтобы он там ни натворил. В семье его любили, и такая сильная любовь крайне нечасто бывает безответной. А теперь смотрите что происходит. Решая покончить жизнь самоубийством, Родрик ван Гаррот вдруг оставляет записку, в которой винит меня и прочих сотрудников академии, но, обратите внимание, вспоминает о близких всего в двух последних строках. При этом он не просит у них прощение, что он так предательски покинул жизнь, он не оставляет им пожеланий или наставлений. Всего-то перечисление имён и «прощайте, я вас очень люблю!».

Найтэ даже презрительно фыркнул. Ему невыразимо нелепыми показались эти строки,