– Ну и что особенного нашел Мамай в этой колченогой костлявой уродине?! – процедила сквозь зубы Ханум, с откровенной неприязнью разглядывая голую Джизеллу. – У нее же нет ни пышной груди, ни округлых бедер, а руки, как плети. Эта недотепа даже лобок не бреет! А ее ужасным носом впору только орехи долбить!

Служанки кивали головой, соглашаясь с Ханум. Они презрительно усмехались, глядя на Джизеллу, осыпая ее бранными словами, видя, что это нравится их госпоже.

«Определенно, тут не обошлось без колдовства! – думала Ханум. – Эта худосочная дрянь приворожила к себе Мамая, не иначе. Нужно выпытать у этой… этой кривозубой крысы, какой приворот она использовала при первой встрече с Мамаем. Надо выпытать у нее все! Затем я велю своей знахарке снять с Мамая колдовские чары этой злобной гюрзы!»

Поскольку ни одна из ее рабынь не знала ни слова на фряжском наречии, Ханум послала за своим сыном Басаром, который знал язык фрягов.

Зная крутой характер своей властной матери, Басар пришел без промедления на ее зов. Присев на войлочное сиденье возле очага, Басар стал обращаться к Джизелле на ее родном языке. Он спрашивал у нее то, что велела ему мать. Служанки закончили прическу Ханум, помогли ей облачиться в роскошные шелковые одежды, покрыли белилами ее лицо, подкрасили сурьмой и суриком ее узкие глаза, накрасили ей губы… Прошло больше часа, но никаких признаний в колдовстве Басар так и не выпытал у Джизеллы, к сильному негодованию Ханум. С уст Джизеллы срывались нелицеприятные отзывы о Мамае, которого она ненавидела всем сердцем. Джизелла смеялась над ревностью Ханум и над ее подозрениями в действии неких колдовских чар.

«Если бы я умела колдовать, то скорее испепелила бы Мамая огнем, чем легла с ним в постель! – молвила Джизелла. – Мамай для меня хуже сатаны! Я буду безмерно рада, коль Тохтамыш убьет его!»

Смелость речей Джизеллы поразила Ханум, которая сама была остра на язык, но тем не менее она не осмеливалась желать Мамаю смерти. До Ханум доходили слухи, что Джизелла столь же дерзка и с Мамаем, хотя и терпит от него побои за это.

«Она просто ненормальная, иначе не скажешь! – размышляла Ханум, пригубляя из чаши айран и хмуро вглядываясь в лицо Джизеллы. – Своим сумасшествием эта паршивая овца заразила и Мамая, который возится с ней и терпит ее дерзкие выходки! До поездки в Кафу Мамай был совсем иным, теперь же его словно подменили!»

Внезапно случилось то, чего Ханум меньше всего ожидала и к чему была совершенно не готова. К ней в юрту вдруг влетел Мамай, подобный бурному вихрю. На Мамае был мокрый от дождя шерстяной плащ, на его металлическом островерхом шлеме блестели дождевые капли. В руке у Мамая была плеть, на поясе висела сабля.

– Ого, кажется, я подоспел вовремя! – злобно осклабился Мамай, уперев руки в бока. – Моя высокородная супруга надумала в мое отсутствие свести на ложе Басара и Джизеллу. О Аллах, какое низкое коварство! Какая изысканная подлость!..

Служанки Ханум, упав на колени перед Мамаем, уткнулись головой в пол, а их госпожа от растерянности выронила чашу из рук, вылив на себя овечье молоко. Басар от страха стал белее мела. Попятившись, он уперся спиной в деревянную решетку юрты, к которой крепился снаружи войлочный покров.

– Отец, у меня и в мыслях не было посягать на твою наложницу, – воскликнул Басар, трясясь, как в лихорадке. – Ты напрасно об этом подумал…

– Конечно, сынок, в это гнусное дело тебя втянула твоя мать, – проворчал Мамай, с хозяйским видом прохаживаясь по юрте. – Тебя, как осла, водят на веревке, а ты и рад! Пойми, глупец, ты не станешь мужчиной, коль будешь жить бабьими мозгами!

Мамай повернулся к Джизелле, одевавшейся с невозмутимым видом.

– Ну-ка, признайся, колючка, по своей ли воле ты очутилась здесь? Сама ли ты разделась донага? И чего от тебя хотели мой сын и моя жена? – Это было сказано Мамаем на языке фрягов.

Расправляя на себе складки длинного халата с узорами в виде ярких линий и завитушек, Джизелла подняла глаза на Мамая и проговорила:

– Жена твоя, господин, молвила мне, что мужской силы в тебе осталось на один чих. Она хотела, чтобы я совокупилась с Басаром, который, по ее словам, могучий жеребец. Не чета тебе, повелитель! Я воспротивилась этому, тогда рабыни твоей жены силой сорвали с меня одежду. Меня и сюда-то приволокли силой.

– А что говорил тебе мой сын? – продолжал допытываться Мамай. – Молви смело, девочка, не бойся.

– Твой сын, господин, насмехался над тобой, – произнесла Джизелла, глядя в глаза Мамаю. – Он говорил мне, что у тебя уже пустое семя, как у дряхлого верблюда. Мол, все твои потуги зачать ребенка смешны и бесполезны. Зато ему, Басару, оплодотворить меня ничего не стоит, что он и намеревался сделать…

Басар, понимавший язык фрягов, швырнул в Джизеллу парчовую подушку и закричал:

– Ты лжешь, гнусная тварь! Этого не было! Не было!..

Мамай жестом повелел Джизелле умолкнуть. Затем он резко шагнул к Басару с лицом, перекошенным от гнева.

– А что же тогда здесь происходило, сынок? – яростно чеканя слова, заговорил Мамай. – Зачем слуги твоей матери приволокли сюда Джизеллу и раздели ее донага? И зачем ты сюда пришел? Ответь же!

Басар дрожащим голосом принялся объяснять Мамаю, что мать позвала его побыть толмачом, поскольку ей непонятен язык фрягов, а Джизелла не разумеет по-татарски.

В разговор вступила и Ханум, которая принялась убеждать Мамая, что Джизелла скорее всего воздействует на него колдовскими чарами. Мол, только беспокойство за Мамая подтолкнуло Ханум к тому, чтобы поговорить с Джизеллой по душам в его отсутствие.

– И для этого ты приказала раздеть Джизеллу догола? – с насмешливой язвительностью обратился Мамай к супруге. – Что ты надеялась найти у Джизеллы под одеждой? Какой-нибудь магический талисман на шнурке, а?.. А может, тебе просто хотелось насладиться унижением Джизеллы, глядя на то, как Басар насилует ее? Может, твой коварный расчет строился на том, что Джизелла зачнет от Басара сына, коего я в будущем сделаю своим наследником, полагая, что это мой отпрыск.

Ханум пыталась что-то объяснять, то краснея, то бледнея, не в силах сдержать одолевающее ее волнение. Она настойчиво твердила о том, что Джизелла колдунья, опоившая Мамая приворотным зельем. И, как всякая колдунья, Джизелла должна иметь на теле какие-нибудь пятна или знаки. Эти-то знаки Ханум и желала увидеть, повелев своим служанкам раздеть Джизеллу донага.

Однако рассерженный Мамай не верил объяснениям Ханум. Мамай знал, что Ханум не питает к нему никаких чувств, более того, она относится к нему со снисходительным пренебрежением, по причине его низкого рождения. Своих сыновей Ханум уважает больше, чем Мамая. Басар же является ее любимчиком, поскольку он в большей мере унаследовал материнские черты на своем лице. Злоба, подспудно копившаяся в Мамае против Ханум, прорвалась наружу.

Призвав своих нукеров, Мамай приказал им обезглавить всех служанок, находящихся в юрте Ханум.