Бесимбай и Бей-Ходжа обменялись молчаливым тревожным взглядом. Отвесив поклон, они скрылись за дверью.

Бесимбай, как наместник Крыма и блюститель Мамаевых сокровищ, сознавал, что Мамай при своих богатствах вполне сможет собрать новое войско. Правда, на этот раз времени для этого понадобится гораздо больше. Ведь над Мамаем висит какой-то злой рок, его преследуют одни поражения.

Бей-Ходжа не стал скрывать от Бесимбая своих недобрых предчувствий.

– Мамай чуть живой ушел от Тохтамыша и рвется в новую сечу с ним. Мамай совсем повредился в уме! – Бей-Ходжа выразительно взглянул на Бесимбая, постучав указательным пальцем по своему виску. – Подле Мамая не осталось никого из влиятельных эмиров и беков. Ему нужно бежать в горы или за море, а не пытаться соперничать с Тохтамышем за господство над Золотой Ордой. Скажи это Мамаю, дружище. – Бей-Ходжа мягко взял даругу за руку. – Мамай ведь прислушивается к твоим словам.

– Сам скажи, – проворчал Бесимбай. – Это сегодня я – даруга, а что будет завтра, неизвестно. Ежели Тохтамыш начнет без разбору сечь головы золотоордынской знати, как это делал Бердибек, то эмиры и беки скопом прибегут к Мамаю. Ведь такое уже бывало в прошлом.

– Да, в прошлом бывало всякое, – сказал Бей-Ходжа, – но ни разу не случалось, чтобы Мамай был разбит вдрызг трижды подряд. По-моему, Аллах окончательно отвернулся от него!

В душе Бесимбай был согласен с Бей-Ходжой, но из осторожности вслух ничего не говорил. Бесимбай знал, что у Мамая хватает преданных сторонников в Солхате, которые запросто могут отрезать ему язык за любое неосторожное слово. Бесимбай тешил себя надеждой, что Мамай, быть может, скоро умрет, не оправившись от ран, тогда все разрешится само собой. Бесимбаю достанутся все сокровища Мамая. Присягнув на верность Тохтамышу, Бесимбай, пожалуй, сможет и впредь оставаться наместником Крыма.

Вскоре в Солхате появились жалкие остатки Мамаевой рати. Это были те, кому удалось уцелеть в битве и спастись бегством от кокайцев. Беглецов набралось около двухсот человек. Они наперебой рассказывали о том, что войско Тохтамыша идет в Крым. Какой-то конник в эти же дни принес весть о взятии Тохтамышем Чонгарской крепости, запиравшей проход на полуостров у Сивашского залива. Эти известия встревожили жителей Солхата и других крымских городов. Обеспокоены были и местные кочевые племена. Всем было ясно, что Тохтамыш идет по следам Мамая, дабы пленить или убить его.

Несмотря на призыв, брошенный Бей-Ходжой, вновь идти под знамена Мамая никто не хотел. Горечь понесенных потерь в сече у реки Кальчены была еще очень свежа и болезненна. К тому же ходили слухи, что Мамай при смерти.

Через три дня Мамай нашел в себе силы подняться с ложа, но о том, чтобы ему выступить в поход, не могло быть и речи. У Мамая сильно кружилась голова, он даже по спальне передвигался с помощью слуг. Бей-Ходжа, навестивший Мамая, скорбным голосом поведал, что вновь набранное войско состоит всего из ста сорока человек.

– И те скорее всего разбегутся, едва конница Тохтамыша окажется под Солхатом, – добавил при этом Бей-Ходжа.

– Где находится Тохтамыш? – спросил Мамай, знавший, что враги уже в Крыму.

– На реке Салгир, в двух переходах от Солхата, – тем же безрадостным голосом ответил Бей-Ходжа.

Беседу Бей-Ходжи с Мамаем прервало появление Бесимбая, который завел речь о том, что оборонять Солхат нет смысла при острой нехватке надежных воинов.

– Надо бежать отсюда в Кафу, повелитель, – молвил Бесимбай Мамаю. – Навьючить золото на верблюдов и поскорее уносить ноги! Лазутчики Тохтамыша уже проникли в Солхат, они призывают жителей не браться за оружие и добровольно открыть ворота. Старейшины кочевых племен изменили тебе, мой господин. Все окрестные кочевья выслали к Тохтамышу своих послов. Вот почему степные беи не прислали тебе конников.

– Но примут ли меня власти Кафы? – выразил сомнение Мамай. – Захотят ли фряги из-за меня ссориться с Тохтамышем?

– Я уже договорился с властями Кафы через своего верного человека, – промолвил Бесимбай, не пряча радости на своем широком скуластом лице. – Фряги согласны предоставить тебе убежище, за определенную плату, конечно. Чего еще ожидать от этих торгашей! – Бесимбай скривил презрительную мину, сощурив свои заплывшие жиром глазки. – Повелитель, тебе главное выждать какое-то время, находясь за прочными стенами Кафы. Я уверен, Тохтамыш долго не удержится на троне Золотой Орды. Он же чужак и выскочка! Вспомни, сколько царевичей-огланов ни приходило в прошлые годы в Сарай, все они недолго пребывали у власти. Кто-то из них был убит, кто-то бежал обратно за реку Яик. Так будет и ныне.

Понимая, что Тохтамыш может со дня на день оказаться под стенами Солхата, Мамай отдал приказ своим слугам грузить сокровища на вьючных животных. Невзирая на сгустившиеся вечерние сумерки, Мамай с немногочисленными верными людьми выступил к Кафе.

Над Солхатом стояла тишина, обманчивая и подозрительная, горожане улавливали это. Сидя по своим дворам за высокими глинобитными дувалами, жители Солхата тем не менее ведали, что под покровом наступающей ночи большой караван ушел из города по дороге, ведущей к морскому побережью. Предчувствие грядущих потрясений лишало сна местных ремесленников и торговцев.

Караван, вышедший из Солхата в темное время суток, растревожил людей в селениях и кочевьях, оказавшихся у него на пути. Тревогу вызывал не сам караван, а спешка, с какой он двигался. Шестьдесят верблюдов и столько же мулов, нагруженных тяжелыми тюками, почти без передышки шли сначала на юг, потом повернули на восток. Помимо пеших погонщиков караван сопровождали две сотни всадников.

Поскольку Мамай сильно недомогал, его лекарь-табиб, по имени Омар, настоял на остановке. Свернув с дороги в унылую сырую степь, караванщики разбили стан, разведя костры и сняв поклажу с вьючных животных. Шатров не ставили, так как до рассвета оставалось не более четырех часов. С первыми лучами солнца караван должен был продолжить свой путь, так распорядился Мамай.

Муршук, расставив караулы вокруг стана, пришел к костру, возле которого на тюках с мехами возлежал Мамай, закутанный в два халата и плащ, подбитый волчьим мехом. Мамая сильно знобило, его изводила ломота в суставах и дрожь в руках. Лекарь Омар, напоив Мамая целебными снадобьями, завалился спать у этого же костра на скатанных в трубу коврах.

Неутомимый Актай жарил мясо, то и дело подкладывая в костер сухие ветки кустарников и пучки сухой полыни. Тут же на тюках с сокровищами спали Бесимбай и Бей-Ходжа, сморенные сильной усталостью.

Усевшись на полосатый тюк, Муршук взял из рук Актая тонкую палку с насаженным на нее куском обжаренной баранины.

– Подкрепись, батыр, – сказал Мамай, обращаясь к Муршуку. – Завтра силы тебе понадобятся. Всем нам силы еще понадобятся, – добавил Мамай со вздохом, медленно жуя сушеный сыр, размоченный в свежем кобыльем молоке.

У Мамая совершенно не было аппетита, но он заставлял себя грызть сыр, ибо так велел ему лекарь.