худым лицом, с горбатым узким длинным носом, всегда вольно, неряшливо одет, на ногах то бродни, то какие-то унтайки, то ботинки с длинными узкими носами, брюки никогда не гладились. На плечах всегда какой-нибудь зипун, куртка несвежая по сроку носки, выбрит не чисто, непричесанный. Он, оказалось потом, опережал свое поколение по моде, одежде – глядя, как сегодня ходят мужчины, – но только с разницей в том отношении, что его одежда была ситцевой, суконной или из плохо выделанной кожи, а не сегодняшние иностранные куртки и дубленки. Всегда во рту папироска, и всегда с улыбкой. Правда, он всегда знал, кому руку подать, а кого подальше послать. Мне лично его внешность всегда напоминала образ Челкаша, созданного артистом Поповым, из кинофильма. В детстве он был беспризорником, скитался по столичным улицам. Потом, как только их стали после революции вылавливать, попал в колонию. Ему посчастливилось быть в числе беспризорников, принятых М. И. Калининым, всесоюзным старостой, и определившим его в ПТУ, потом в техникум, а после окончания этого учебного заведения он и поехал в Сибирь.

Приехал на Ангару до войны, потом прошел здесь все ступеньки роста руководителя, от мастера до директора. В начале войны ушел на фронт, а оттуда пришел в звании майора, был начальником штаба полка, и снова на любимую работу. За храбрость и мужество награжден многими орденами и медалями. С Макаровым связаны и все юмористические истории ангарских и тасеевских лесников, поскольку он был их персонажем. Его нельзя было назвать хулиганом, хотя он наизусть знал «Луку Мудищева» и другие вещи и всегда в пьяной компании их читал. Он был начитан, знал русскую классику. Пил часто и много, но пьяным его никто на улице не видел.

Еще при совнархозе его решили снять с должности за какое-то происшествие или случай, связанный с его вольностью. Был уже подготовлен проект приказа о снятии, его вызвали на заседание совета. Он впервые, наверное, был одет прилично, строго, как говорится, по форме, и ждал, когда его вызовут. Вдруг объявляется перерыв заседания красноярского совнархоза. Люди выходят из зала перекурить, промяться. Сидит на стуле Николай Иванович. Перерыв окончен, в приемную выходит председатель П. Ф. Ломако, он знал в лицо Макарова, и говорит: «А ну заходи, большой!» Макаров вскакивает со стула по стойке «смирно», и, щелкнув каблуками по-военному, говорит: «Петр Фадеевич, я не большой, я длинный, вы большой!» Ломако эта лесть, видать, сильно понравилась от такого «разбойника». Сам он был низкого роста.

Заседание продолжилось, и было доложено о стольких недостатках в работе Тасеевской сплавной конторы, что, безусловно, хватало для снятия Макарова с должности директора, и предложение комиссии было такое. Но Ломако рассудил по-другому и вынес другое предложение – объявить строгий выговор и предупредить, что это ему прощается в последний раз.

Макарова иногда вызывали в Министерство лесной промышленности СССР, его хорошо знали все министры этой отрасли в период его работы. Однажды он зашел в ресторан гостиницы «Националь» со своим приятелем. А в те сталинские времена этот ресторан часто посещали иностранцы, почти за каждым третьим столиком сидели стукачи, агенты НКВД, которые подслушивали, кто и о чем говорит, и фиксировали разговоры. Николай Иванович подпил и своему приятелю вроде как по секрету говорит: «А ты знаешь, кто я такой по родословной?» Тот ему, тоже выпивший, отвечает: «Нет, не знаю». Тогда ему Николай Иванович поведал: «Я внебрачный сын Николая Второго». Эти «откровения» подслушал стукач, установил за ним слежку в Москве, доложил в свой центр, где приняли решение проследить эту личность до самого Красноярска. И когда прибыли в Красноярск и сообщили об этом «царском отпрыске» местным работникам НКВД, то над москвичами здесь посмеялись, зная Макарова, и дальше до Первомайска его не сопровождали. Ведь даже по физиономии нельзя было подумать о его благородном царском происхождении. Так рассказывали о Макарове, может быть, и сочиняли.

Как-то весной мне в райком пришла срочная телеграмма от первого секретаря крайкома А. А. Кокарева, в которой говорилось: «В связи с высоким уровнем паводка в одном из леспромхозов в Иркутской области случилась большая авария – снесло в реку Чуна более 300 тысяч кубометров древесины, лес несет по реке Тасеево. Примите исчерпывающие меры для спасения леса и задержания его в запанях Тасеевской СПК». Я сразу связался по телефону с Макаровым, передал ему текст телеграммы, он мне сказал по-военному: «Есть, будут приняты меры!» А сам, конечно, рассудил: как же он может развернуть запани, когда по Тасеевой идет сплошной ледоход? Через несколько часов он мне докладывает: «Запани развернуть физически невозможно!» Но я ему говорю: «Ведь что-то можно сделать, чтобы задержать лес?» Он отвечает: «Ничего нельзя». Я посетовал. Ведь нас крайком просит. Он мне отвечает: «Виктор Андреянович, каждый человек прежде всего беспокоится за свои я..ца, так и я». Однако, как я потом узнал, он принял все меры, часть леса задержал, около половины, но никому об этом не сказал, a присвоил этот лес для Тасеевской сплавной конторы.

Макаров много мотался по командировкам, учитывая колоссальный рейд этого предприятия, по деревням, поселкам, скитам, его знали все местные жители, с ним и трапезничали. Потом рассказывал как-то байку, как он выполнял партийное поручение. Приехал в одну ангарскую деревню, а там, в глуши, давно не поступало свежей человеческой крови, деревня жила замкнуто, народ физически выродился, все женились на близкой родне, народ стал хилый, мелкий, низкорослый, больной и дебильный. И вот их председатель сельсовета обратился к Макарову пожить у них несколько недель, чтобы поправить род человеческий (конечно, это байка Макарова).

Как-то в ресторане Енисейска со своими работниками он обедал, а мы, районное руководство, приехали туда на какое-то совещание по лесу, и мне потом рассказывали: Николай Иванович знал только два русских блюда – котлеты и гуляш. Заказал он котлеты. Принесли, он немного покушал, заводил своим длинным носом и потребовал директора ресторана. Но вместо него пришел завпроизводством, и он его спрашивает: «В этом хлебе мясо есть?» – и больше ничего не предъявлял из претензий. А когда в одну из паводковых весен на Ангаре появился затор льда, по нашей просьбе прилетело командование одной из частей стратегической авиации СССР, но бросили бомбы не в затор, а чуть ли не в деревню Татарку, и он над ними просто издевался и заявил: «С вами мы будем отступать не только до Волги, как было в Отечественную, а до Урала».

Когда Николаю Ивановичу исполнилось шестьдесят лет, его отправили на пенсию и предложили несколько хороших