должностей с учетом его возраста, а он от них отказался и долго продолжал жить не работая, часто проводил время с рыбаками или охотился на зайцев. Человек он, конечно, заслуженный, и надо было оказать ему больше почета, чем он получил в благодарность за свой труд на самом деле. У него была очень симпатичная жена, гораздо моложе его, и дети. Жил он в Первомайске долго и завещал похоронить его на мысе Арбан (слияние рек Чуны и Бирюсы). Умер в 90 лет.

Главным инженером ТСК был Алберт Михайлович Пучкин, молодой, энергичный, грамотный и толковый парень, сибиряк, выпускник Красноярского лесотехнического института, бывший начальник Кулаковского рейда, прошедший там хорошую инженерную школу по строительству этого весьма сложного сооружения, он заменил Макарова. Потом я с ним еще встречусь в Красноярске, где он долгое время будет работать зам. гендиректора «Красноярсклеспрома». Его в Приангарске сменил тоже очень толковый молодой руководитель Телегин. Зам. директора ТСК тогда был Федор Финк, очень крепкий хозяйственник, из немцев Поволжья, он там проработал, пожалуй, больше всех и был самым незаменимым работником, все конфликты проходили через него, и все он удачно разрешал. Долго в ТСК работал Николай Егорович Голышев заместителем директора по кадрам, раньше он работал инструктором райкома, потом в связи с сельскохозяйственным образованием он был направлен директором подсобного хозяйства «Чистяки», это был толковый, умный молодой руководитель. Кроме названных выше людей ТСК следует назвать Ахметзянова, с которым я уже не сотрудничал.

Вторым крупным предприятием лесной отрасли района был Машуковский леспромхоз. Его полем деятельности был бассейн нижнего течения реки Тасеево с двумя лесопунктами – Никольское и Кирсантьево. Он заготавливал около 300 тысяч кубометров в год. Директором был Валентин Сарафанов. Это был молодой перспективный руководитель, поэтому он и был избран членом бюро райкома партии. Потом он стал генеральным директором всех сплавных дел в Ангаро-Енисейском бассейне, и конечная его должность в Красноярске – директор НИИ лесной отрасли, потом переведен на запад страны в этой же должности.

Главным инженером Машуковского леспромхоза был Дмитрий Коврижкин, выпускник сибирской школы, потом долгое время работал директором ЛПХ и дальше в лесных предприятиях края. Эти местные кадры были напористые и трудолюбивые, их нельзя было заменять приезжими, они лучше адаптировались к нашим условиям, и их жены тоже были специалистами лесной отрасли, или врачами, или учителями – тоже нужные люди. Заместителем директора ЛПХ долгое время работал Н. П. Морозов.

Мотыгинский леспромхоз был образован на базе Раздолинского лесопункта, который снабжал древесиной Раздолинскую тепловую электростанцию, потом у него появился лесопункт в Мотыгино. Здесь директором был тоже молодой руководитель Розенберг, резкий, знающий себе цену парень, но не совсем уживчивый с начальством, и поэтому ему потом пришлось часто менять свое место работы, уже за пределами нашего района.

Четвертым производственным предприятием по лесозаготовкам, тоже образованном при мне, стал строящийся Орджоникидзевский, на месте ссылки Серго Орджоникидзе в д. Потоскуй.

Районным лесным хозяйством руководил Павел Максимович Попов, выпускник Красноярского лесотехнического института, его жена тоже лесник. Эта организация тогда занималась вопросами лесопользования и охраной лесов от пожаров и других напастей, в тот период лесхоз еще не занимался своими лесозаготовками и все внимание уделял только своему основному предназначению.

Я перечислил тот круг ответственных лиц, с которыми я начал работать в должности секретаря райкома, и их всех хорошо помню до сих пор, они были моей опорой и поддержкой.

В тот же период, еще при совнархозе, у нас в Приангарье начались работы, связанные с добычей живицы – древесной смолы, за счет подсечки деревьев, то есть у дерева на корню отнимали соки. В простонародье эти организации лесохимии назывались «хим-дым», туда слеталась вся народная голытьба, опустившийся люд, там у людей была вольная жизнь в лесу, разрешенная законом. И они просто опустошали тайгу, жили по своим законам, при этом им давали денежный аванс за будущий сбор продукции, но они ее часто не давали, убегали или делали сумасшедшие приписки. Сначала эти организации объединились в местные химлесхозы, потом в крае появился и трест «Химлесхоз».

Лесная отрасль промышленности тоже состояла не из местного населения, ангарцев. Это приезжий люд, рабочие по оргнабору, инженеры и техники, вынужденные отработать за то, что их учили в учебных заведениях. Кроме оргнабора здесь были и ссыльные по разным статьям советского законодательства – от бывших кулаков до немцев Поволжья, украинские и прибалтийские националисты. Но народ был терпеливый, замученный, без претензий за нелегкие условия труда и быта, с ограниченными житейскими потребностями, и про них власти говорили всегда и всюду: «Народ у нас хороший», но он был беззащитный и безмолвный.

Одно меня беспокоило как местного сибиряка в лесной отрасли хозяйства – это варварское отношение к лесным богатствам. Я с детства полюбил сибирский лес и знал ему цену. То, что творилось на вырубленных делянах в лесу, уму непостижимо, – варварски издевались не только над самим лесом, но и, используя современную мощную технику, над почвенным покровом. Сколько оставляли древесного хлама после порубки! И было трудно ожидать, что на этом месте когда-нибудь вновь поднимется сосновая поросль.

Всякие объяснения существующей машинной технологии заготовки леса я не мог признать терпимыми. В лесу брали только строительную древесину, дровяную, а вершины деревьев оставляли в лесу, засоряя землю хвоей и сучьями. При валке леса повреждались рядом стоящие деревья. Дороги в лесу строились, как кому вздумается. В лесу не было никакого порядка, а существовал настоящий разбой. Вместо того чтобы контролировать работу лесозаготовительных предприятий, райлесхоз одно время сам занимался заготовкой леса, и здесь мы, парторганы, выступали коллективно против, но лесхозы стали выбирать самые удобные места, ближе к рекам, и брать лучшие деревья.

Не меньше вреда лесозаготовители приносили молевым сплавом леса по малым рекам, где водоемы буквально были запружены остатками древесины. Оттуда вынуждена была уйти рыба, замучена вода. В результате двойного нашествия дражников и лесников со временем в районе не оставалось ни одной реки с прозрачной водой, чем был нанесен огромный вред природным ресурсам. И вся наша борьба поставить заслон этому варварству нигде в краевых и центральных государственных органах не получала поддержки, все боролись за план любой ценой, ссылаясь на генеральную линию партии – поднять производство страны до уровня американцев.

Ведь даже само строительство Красноярской ГЭС на всех уровнях рассматривалось как огромный технический прогресс – надо же было укротить нрав такой великой сибирской реки, как Енисей. Если объективно рассматривать все экономические аспекты по целесообразности ее возведения, то минусов больше, чем плюсов, – был нанесен урон сельскому