историка Д. И. Эварницкого на фельетон «Железная горячка». Познакомился с ним дядя Гиляй давно в Москве. Вместе позировали они Илье Ефимовичу Репину для картины «Запорожцы». Эварницкий жил в Екатеринославе, но, будучи профессором Московского университета, часто приезжал в Москву и в Петербург. Дмитрий Иванович изучал историю запорожского казачества, делал раскопки на местах бывших запорожских сечей, создал в Екатеринославе замечательный музей запорожского казачества. Дядя Гиляй живо интересовался деятельностью Эварницкого. Иногда по пути из задонских зимовников, других мест, бывало, на зов Эварницкого сворачивал к нему в Екатеринослав и специально приезжал. Нашел Дмитрий Иванович при раскопках запорожский челн — событие для него очень большое, или чубук необыкновенной длины, — сейчас весточку дяде Гиляю, зовет: «Приезжай, посмотри». Повторных приглашений не требовалось. На поезд, и к Эварницкому. В одно из таких путешествий услышал:

— Железная горячка в Кривом Роге.

— Что за горячка?

Узнал дядя Гиляй, что имелось в виду, а потом написал фельетон, да так и назвал — «Железная горячка». «…Хозяйничают на Юге иностранцы со своими громадными капиталами. Лучшие рудники железорудные у них в руках оказались по всему Приднепровью. Отправился в Кривой Рог. Удивился Нижнеднепровью. Еще недавно — пустырь, а тут — громадная станция, окруженная на несколько верст всевозможными заводами. И все до одного заводы, весь громадный город принадлежат иностранцам, и все создано только ими. И плывут русские денежки отсюда за границу неудержимо. А кто виноват? Поль, местный помещик, первый открыл в Дубовой балке и Кривом Роге богатые залежи руды. Сунулся он в правительственные сферы… но там отбили у него возможность говорить. Обратился Поль к русским капиталистам, те лукаво смеются:

— Не объегоришь, брат, сами травленые, сами, ежели что, объегорить норовим, на том стоим!

Все деньги, все небольшое состояние ухлопал Поль в это дело. Да разве один поднимешь? Оказался с миллионом долга… Чисто русский человек, степной помещик, со слезами на глазах поехал во Францию, показал образцы руд. Посмотрели иностранцы и сняли у крестьян Кривого Рога в аренду на 99 лет все неудобные земли… И долго смеялись криворожские мужики, как они иностранцев объегорили, сдав им за триста рублей неудобную и ни на что не годную землю… Потом весело смеялись иностранцы, отправляя за границу громадные мешки с русским золотом… богатея и добывая богатства из недр бывшего Запорожья…»

Создав в Екатеринославе музей, Дмитрий Иванович Эварницкий добился присвоения ему имени Поля, помог в этом деле и фельетон Гиляя. Поль первым стал собирать материалы по запорожскому казачеству, первым делал раскопки на местах бывших стоянок запорожцев. Все его собрание и послужило основой для музея, созданного Эварницким.

Благодаря Коле Морозову сохранились в книгах с вырезками из «газетного моря» и слова В. М. Дорошевича, напечатанные в «Русском слове» в 1908 году, когда общественность Москвы отмечала двадцатипятилетие литературной деятельности В. А. Гиляровского: «…Ты мой старый товарищ! Ты „подвигом добрым подвизался“. По мере сил своих ты делал то же „великое дело русской литературы“, то же, что творил… наш отец, отец всех нас, отец Льва Толстого, так же, как и твой — „солнце“ Гоголя, всей русской словесности. Ты „милость к падшим призывал“. И делал это единственным достойным в литературе путем: писал правду». С годами это становилось делать все труднее. Почему-то не отослал дядя Гиляй письма от 1915 года журналисту Амфитеатрову, просто вложил его в одну из книг с вырезками:

«…Вообще газет нет. Я почти не работаю, посылаю, куда вздумается, иногда… Так все изолгалось, измельчало, изворовалось! Ей-богу, то, что стало теперь с печатью, ты и представить не можешь! На лбу роковые слова: „Продается оптом и в розницу, на время, на ночь кому угодно!“ Да взгляни в любые объявления в лучших газетах — это ведь разврат, растление общества, содействие всякому мошенничеству и насаждение разврата… В редакции я не бываю ни в одной, а пишу и посылаю. Пишу, как думаю, и потому имею право печататься везде. „Пиши правду, как думаешь“ — вот мой завет был, есть и будет…»

Отойдя от ежедневного сотрудничества в газетах, особенно в начале 20-х годов, обдумывая, решая, о чем рассказать молодым, нередко листал Владимир Алексеевич книги с вырезками своих и чужих давно написанных статей, фельетонов, корреспонденции. Их перечитывал дядя Гиляй, сидя в любимом кресле с высокой спинкой. Иногда, отложив вырезки, не то размышляя, не то ожидая отклика, говорил домашним:

— А хорошо бы написать о газетах Москвы, и моя первая книга началась с них…

ТРУЩОБНЫЕ ЛЮДИ

В ящике письменного стола хранил дядя Гиляй единственный экземпляр своей первой книги — «Трущобные люди». Весь тираж ее до выхода в свет по распоряжению царской цензуры сожгли в 1888 году — не понравилась правда о жизни беднейшего населения страны. Редко брал дядя Гиляй эту книгу в руки, но помнил о ее судьбе постоянно.

17 ноября 1887 года был отпечатан тираж книги. Узнал об этом дядя Гиляй потому, что ежедневно забегал на Арбат в дом Каринской, в типографию братьев Вернер, издателей книги, по совету Антона Павловича Чехова. Кипы листов занимали небольшое помещение типографии, вызывая радость, усиливая ее сознанием — наконец-то! Строчки, газетные, журнальные строчки выливались в книгу — это ли не счастье! Братья Вернер понимали состояние молодого автора. И хотя не имели права до разрешения цензуры выпускать из типографии ни одной страницы, готовя экземпляр «Трущобных людей» цензору, сброшюровали еще один и отдали дяде Гиляю.

Дома, в Столешниках, перечитав воспроизведенный типографским шрифтом знакомый текст, написал на титуле: «17 ноября. Первый экземпляр моей Мане» — и подарил жене. Ровно через двадцать дней, 7 декабря, пришлось дописать: «И последний».

От братьев Вернер узнал о распоряжении цензуры арестовать весь тираж книги. В типографию приходил инспектор, и при нем рассыпали набор.

«Трущобные люди» составились из рассказов. Первый Гиляровский опубликовал в 1883 году в газете «Современные известия». Он назывался