— Вы не работали с той девушкой, которую убили? С Сапфир?

Девушки перестают переодеваться, и мазать губы, и расчесывать волосы: все на мгновение застывают. В этой драматичной паузе я слышу собственное дыхание. Раз, два, три…

Дамба рушится.

— Сапфир, — дрожащий голос Сюзи прорезает тишину. Она смотрит на других девушек, словно просит разрешения говорить. Но атмосфера в комнате изменилась: они все смотрят куда-то еще, на ноги, на стены, на длинные накрашенные ногти. Она все равно начинает, первые слова звучат неуверенно, но потом она набирает ход:

— Да, мы знали ее. Она была одной из лучших, ты понимаешь. Всегда приходила вовремя, одалживала двадцатку, если поначалу у тебя не клеилось с чаевыми, а выпить хотелось. Всегда шутила. Напившись, не становилась злобной, как мы все, — она пытается рассмеяться, но смех больше напоминает кашель.

— Она всегда подменяла меня, когда Колин заболевал — это мой сын, — даже если у него была легкая простуда, — добавляет Рэнди. — Заботилась о других. Действительно заботилась. Да. Хорошая была девочка, — она поднимается и подходит к шкафчикам, указывает на один длинным ногтем. — Это был ее шкафчик. Будет твоим, если ты получишь работу. В нем остались какие-то ее вещи. Наверное, ты можешь их взять.

— Правда? — спрашиваю я ее, не уверенная, что все расслышала правильно, встревоженная, а вдруг это какая-то проверка.

Она пожимает плечами.

— Она все равно не вернется за ними, так? — Ее тон смягчается. — А кроме того, она, скорее всего, отдала бы их тебе. Такой уж она была. Щедрой. Всегда делилась косметикой, одеждой, всем.

— За исключением ее гребаного тюбика помады, — говорит Марни, но с любовью. Другие девушки стонут и смеются: они все вспоминают Сапфир, взоры устремлены куда-то вдаль, глаза заволокло туманом. — Не расставалась с тем лиловым дерьмом.

Я сую руку в карман, чтобы сжать статуэтку-бабочку, когда иду к шкафчику Сапфир и касаюсь пальцами ручки: такое ощущение, что все происходит во сне и я наблюдаю за собой со стороны. Я на мгновение закрываю глаза. Представляю себе, что я — это она, что она во мне, что мы слились в единое целое, в одного живого человека, и человек этот пришел на работу, чтобы подготовиться к выходу на сцену. Моя рука, которая крепко берется за ручку и открывает дверцу ее шкафчика, одновременно и ее рука, разрешающая мне заглянуть в него.

В шкафчике косметичка, а на обратной стороне дверцы приклеен скотчем черно-белый рисунок птицы, летящей в небе. Под рисунком крохотная записка печатными буквами.

«Я люблю тебя, Сапфир».

И подпись: «Птица».

Я чувствую, что мои пальцы начнут трястись, как только я потянусь к косметичке, чтобы взять ее и положить в мою холщовую сумку. Косметичка темно-синяя с лиловой молнией. Я думаю, что она сделана для нее или из нее. Словно она вселилась в материю в ночь смерти, чтобы не исчезнуть полностью и навсегда.

Я оставляю рисунок птицы на месте, но открепляю записку. Складываю и сую в карман.

— Девушке надо поправлять макияж каждые десять минут, — Марни смеется, когда я засовываю косметичку в сумку. — Она никогда не смывала макияж до ухода из клуба. — Марни оглядывает девушек. — Кто-нибудь из вас видел Сапфир без макияжа?

— Нет, — отвечает Люси. — Мы еще шутили, что без косметики она жутко страшная. Она всегда нам подыгрывала. — Тяжелый вздох. — Она здорово умела смешить.

— Ну почему убили именно ее? — В голосе Рэнди слышится ярость, сверкают белые зубы, очень яркие на фоне темной кожи. Она смотрит на меня через зеркало, словно я каким-то боком виновата. — Это не имеет смысла. Она была такой классной, вы же знаете. — Рэнди качает головой. — Никогда ничего не делала парню за дополнительную сотню баксов. Никогда не встречалась с парнями из клуба, даже с постоянными клиентами. Даже с охранниками.

— Не могу поверить, что ее нет только неделю, — вставляет Марни. — Кажется, что прошла уже вечность.

У меня уже стучит в голове — из-за шума толпы, доносящегося снаружи, жарких, ярких ламп, смеси запахов тошнотворно сладких духов и лака для волос.

— Она… У нее был бойфренд?

Несколько девушек пожимают плечами, переглядываются.

— Она не говорила. Вообще многое держала при себе, знаешь ли, — отвечает Рэнди.

Значит, Сапфир была доброй, и щедрой, и скрытной. Я думаю о записке от Птицы. Может, бой-френд? Или лучшая подруга? В любом случае этот человек ее любил.

Тогда почему никто не забрал ее тело?

Я проверяю время по мобильнику. Почти половина первого. Мне подниматься в школу — сама идея учебы представляется сейчас даже более абсурдной, чем всегда, — через шесть часов и восемнадцать минут.

— Эй, спасибо за помощь, — говорю я. — Я очень вам признательна, знаете ли.

— Так когда ты начинаешь? — спрашивает Марни.

— Надеюсь, что скоро. Я должна поговорить с… — с губ едва не слетает «Усачом», — …с управляющим. Но вы мне действительно очень помогли. Правда.

— Да ладно, нет проблем. — Марни наклоняется вперед, берет коробку спичек с длинной столешницы туалетного столика, закуривает новую сигарету. — Еще увидимся.

Я тук тук тук, ку-ку, как можно тише, выхожу в коридорчик с низким потолком, возвращаюсь в клуб и иду к выходу, чувствуя, что переполнена новой важной информацией, в отличном расположении духа. «Я это сделала. Не запаниковала — совсем не запаниковала. Вела себя как нормальный человек».

По пути к двери мой глаз ловит блеск серебра. Я обнаруживаю место, куда еще не заглядывала: ВИП-зону. Это выстланная красным ковром часть зала в глубине клуба, где стоят мраморные столики, а на каждом изящные, с тонкой гравировкой серебряные пепельницы. Зона огорожена бархатными веревками.

Уйти из клуба я пока не могу.

Потому что должна заполучить одну пепельницу, должна должна должна.

Это позыв — и я ничего не могу с этим поделать, который вытесняет из головы все мысли. Мне не просто нужна пепельница. Я без нее жить не смогу. Ее блеск заполняет все мое тело, каждую клеточку. Она притягивает меня к себе, дюйм за дюймом. У меня нет выбора. Я не могу остановиться.

Я жду, пока здоровенный широкоплечий охранник поворачивается, чтобы отчитать какого-то посетителя в обычной зоне за попытку полапать одну из официанток, подныриваю под бархатную веревку, хватаю ближайшую пепельницу. В этот момент все мое тело обдает жаром, в голове проясняется, я мгновенно чувствую, что весь мир — райское место, и вселенная, и солнечная система, и каждая большая святая планета, и сейчас хорошо и каждой травинке, и каждой снежинке, медленно планирующей на землю. Когда я найду, куда ее поставить, где ей самое место, мир обретет цельность. Я заткну пустоту, перекрою черную дыру, которая засасывает вселенную в хаос.

Я уже собираюсь сунуть пепельницу в сумочку, когда невысокая кудрявая девушка и ее клиент, сопровождаемые еще одним громилой, поднимаются по ступеням и огибают угол, направляясь ко мне. Я быстро сую пепельницу в карман, молясь, чтобы они не заметили меня, и ныряю за тяжелую бархатную портьеру, которая висит справа от меня. Цепляюсь за что-то ногой, проскакиваю другую портьеру, падаю спиной в закрытую со всех сторон кабинку и усаживаюсь на что-то теплое и подвижное.